Начало здесь

Пустыня кажется безжизненной и бесхозной, но впечатление обманчиво – на разбитом пыльном грейдере установлены указатели и знаки, а вдоль дороги тянутся тысячи километров проволочного забора. Эти земли принадлежат фермам, где разводят скот: овец, коз, коров, лошадей, а ещё экзотических для нас страусов и лам. Через каждый десяток-другой километров попадаются группы одноэтажных белых домиков – хутора, на которых живут буры.

















Местные называют себя «белыми южноафриканцами» или «африканерами», а бурами (boer) сами себя они никогда не называли: это слово по-голландски значит «фермер» и использовалось во времена обеих англо-бурских войн, чтобы подчеркнуть непрофессиональный характер ополчения, которое успешно противостояло кадровой армии Британской империи, несмотря на её многократное численное и техническое превосходство: к концу второй войны на 85.000 бурских бойцов приходилось 450.000 англичан. Эти войны оставили большой след в истории Южной Африки и всего человечества. Впервые появилась полевая форма цвета хаки, впервые массово использовались бронепоезда и концентрационные лагеря.















Тысячи добровольцев со всего мира, в том числе из России, приехали тогда помогать двум маленьким крестьянским республикам, на чьей земле к несчастью нашли алмазы и золото, в их борьбе с сильнейшей империей мира. Только когда англичане по всей стране согнали женщин и детей в концлагеря, сожгли фермы и вырезали скот – бурским партизанам пришлось пойти на перемирие. Хотя их потомки переняли многие манеры и обычаи британских колонизаторов, в разговорах я не раз слышал словосочетание «fucking British».















Через каждые несколько километров дорогу перегораживает забор – граница между фермами. Если ворота закрыты, Рино спешивается, открывает ворота и кладёт на столб камень. Это – знак для последнего экипажа в колонне, что ворота нужно закрыть за собой.















Пыльный песчаный грейдер сменяется каменистой грунтовкой, иногда переезжаем вброд ручьи и речушки, хотя чаще от них осталось только сухое русло: к концу лета водоёмы обмелели. Меня восхищает гениальное в своей простоте решение южноафриканских дорожных строителей: чтобы не сооружать дорогие мосты, в бродах на дно уложены бетонные плиты. Вода бежит себе спокойно через дорогу, а мотоциклы и автомобили легко пересекают ручей, не рискуя размесить выезд на берег и завязнуть.















— А когда начнётся пустыня? – спрашивает Маринка.
— Как, когда? Мы же по ней едем!
— А я думала, что пустыня – это песок, дюны и барханы.
— Нет, что ты! Большинство пустынь в мире – каменистые, только небольшая часть песчаных.















У одноимённого мотоцикла Хари перестаёт работать электрический стартер, а запустить праворульный колясыч кикстартером – целое искусство, ибо рычаг расположен в узкой нише между мотоциклом и люлькой… Лена довольно быстро осваивает процесс запуска Урала с толкача. Повезло Хари с помощницей!















Первый ездовой день получился долгим – более четырёхсот километров – и трудным, пыльным, жарким. Мы штурмовали каменистые подъёмы, меняли пробитое колесо, обедали на обочине, проезжали какие-то деревни и маленькие города. Судя по людям на улицах, здесь живут в основном чёрные. Хороший асфальт, чистые тротуары, опрятные дома, магазины, кафе. Совсем не так мы представляли себе Африку! В голову приходят грустные мысли, что по уровню порядка и ухоженности эти африканские поселения дадут сто очков вперёд многим деревням и городишкам нашей средней полосы. К большому сожалению.













Одно из самых сильных и осязаемых ощущений путешествия по пустыне – пыль! Она повсюду: на одежде, на лицах, на зубах, в вентиляционных каналах шлема, в объективе фотоаппарата, который стал вращаться с заметным усилием. Мы живём в пыли, смотрим через пыль, дышим пылью.















Пыльные столбы с дороги за несколько километров предупреждают о повороте или приближении встречного автомобиля. Какое же счастье, когда сильный боковой ветер сносит пыль в сторону! Наконец можно дышать в полную грудь и смотреть вдаль, не щурясь. Но передышка не вечна, и к концу дня нам крепко достаётся: дорога поворачивает навстречу ветру и закату. Пыль клубится, не оседая, а низкое солнце бьёт в глаза, отражаясь в триллионах песчинок, и ослепляет уставших мотоциклистов. Сегодня перед ужином, как и каждый следующий вечер, мы будем мыть воздушные фильтры наших моторов.















***

Утром стартёр голубого Урала крутит, как ни в чём не бывало. «Слава богу, сегодня понедельник!» — шутит Хари, — «Мотоцикл самопочинился!» Они такие, наши Уралы – с характером, с душой… Почти не опоздав на утреннее построение, занимаем место в колонне. Нас с австрийцами как единственных неместных Рино предпочитает ставить в передней части группы, не дальше третьей-четвёртой позиции.















Покидаем уютный городок: асфальт заканчивается сразу за последним домом, и мы остаёмся наедине с пустыней, словно одни на планете. Дорога тянется к горизонту, к далёким дымчатым горам. За ночь Кару поменяла краски и незаметно изменилась: цвет песка, травы и кустов, даже обводы холмов сегодня не такие, как вчера.















Только на первый, непосвящённый взгляд пустыня кажется однообразной; мы начали понимать изменчивость пейзажей Кару. Как-то за завтраком Хари скажет, что за эту поездку мы успели побывать в Америке, Австралии, Швейцарии, Греции и даже в России. Я полностью согласен с австрийцем, только добавлю: видели ещё Марс и Луну.















Никакие фотографии не передадут огромности того простора, который пересекают отважные маленькие человечки на своих крохотных мотоциклах. Говорят, что жители пустынь и степей неуютно чувствуют себя в лесу, потому что далеко не видно. Мне же некомфортно на этих открытых пространствах: спрятаться некуда, ты как на ладони под этим бескрайним небом.















Когда заехали повыше в горы, в лесной массив — берёзки да ёлки — то душа ненадолго улыбнулась: почти как дома! Вот и какие-то дворняги бродят вдоль дороги… Нет, мы не дома – это бабуины, сильные и ловкие обезьяны с огромными клыками, которые употребляют в пищу мясо, активно охотятся и бывают агрессивными, но легко приручаются. Иногда их используют в качестве сторожевых животных, как собак.

















Через несколько часов выбираемся на асфальт: нужно заехать в райцентр за бензином, пополнить запас питьевой воды и чем-нибудь перекусить. За два дня мы привыкли на недолгих остановках всегда боковым зрением следить за Рино: если командир взял в руки свой белый шлем, значит до старта осталось тридцать секунд. Рино просто вставляет в шлем голову, кричит «Поехали!» и уносится вдаль. Тем, кто замешкался – приходится долго догонять предводителя и более расторопных коллег. Босс не любит ждать.















Выехав за город, мы немедленно покидаем столь не любимый южноафриканскими оппозитчиками асфальт и мчимся по мягкому песчаному грейдеру с пологими волнами-трамплинами. Если разогнаться за 90, можно наслаждаться лёгким чувством невесомости в желудке, подлетая на очередной волне.















Занятие увлекательное, но вскоре Марина просит сбавить темп: во-первых, в отличие от меня она не может гасить энергию приземления, стоя на подножках, а во-вторых, заметила какой-то странный звук, появившийся со стороны колеса коляски. Прислушиваюсь: ничего необычного. На всякий случай поворачиваю голову и сразу же торможу: у нас пропал багаж!















Отвинтилась гайка багажника, который вместе с сумками отвалился и какое-то время волочился за Пумбой, издавая насторожившее Марину шуршание. Нам крупно повезло! Сумки не пропали и даже не сильно потёрлись, да и гайка багажника не потерялась. На всякий случай относим поклажу в подоспевший вседорожник технического сопровождения, затягиваем гайку и продолжаем путь.













Следующая остановка – у заброшенной фермы. Грант говорит, что каждую осень позирует с мотоциклом на фоне руин, и на фотографиях видно, как с годами уменьшаются останки здания: его поглощают время и пустыня.















Снова выезжаем на асфальт, вместе с Альфой, Рино и Весёлыми Бабусиками выкручиваем газ на полную, отрываясь от остальной группы, гоним несколько километров до перекрёстка, где останавливаемся дождаться остальных. Жарко! И ждём подозрительно долго.















Продолжение здесь