Мотокросс

Посадили на Урал. Второй раз.
1978 год. Тюмень. Мотоклуб. Зимний сезон прошел неплохо, но надежда всегда на будущее.

И вот лето.
Собираемся в Латвию на всесоюзный кубок по мотокроссу «Вадугунс». Легендарный мотокросс на легендарной трассе «Белый олень» и вообще для нас, сибиряков, Латвия что-то далекое, европейское.

Мне двадцать один год, я жадно впитываю жизнь: пробую подрабатывать, пробую комсомольскую жизнь, пробую ресторанную жизнь, пробую жизнь фарцовщика. Как то все это отметается. Как это я делаю выбор или это за меня кто-то делает, но через меня много чего проходит, мне многое интересно. А тут, мы едем в далекую страну, уже тогда мы воспринимали ее именно так.
Поездка была классной, и очень значимой для меня. Не стоит сейчас всего повествовать, но я опишу несколько шоков для меня, которые меня изменили. Пишу не по значимости, а по последовательности.
Шок первый.
— Я похож на латыша. Со мной, единственным из команды, «аборигены» начинают разговор на латышском, а некоторые ругают за незнание своего родного языка. Я даже вляпался в пару историй, я вызываю доверие и раздражение.
Шок второй.
— Латышские «мотогоны» едут на тренировку с женами и детьми. За команду города Балвы в колясках выступают: рулевой- зам начальника отдела милиции; колясочник – зам директора мясокомбината. Они даже душ берут с собой. А мы? Хулиганье, рванье, … в лучшем случае студенты.
Шок третий.
— Латыши нас считают дремучими. Рассказывают нам, как мы спим со скотиной вмести и серьезно радуются за нас, мотогонов, что мы на удивление цивилизованы. Когда я, подыгрывая этой теме, рассказываю, что я собирал нефть бабушкиной шалью на краю своего огорода, сдавал в пункты приема, чтобы заработать на поездку в Латвию, они верят. Сто процентов верят.
Далее я много раз встречался с такими представлениями о русских, но тогда в Латвии, это шокировало меня.
Могу еще вспоминать, но был и главный шок:
-Спарки!
Я понимал, что в «колясках» будут участвовать не только Уралы. В те годы уже проникали в Союз моторы из-за бугра, но чтобы доминировали «спарки», я представить не мог.
-Спарка? – Это сдвоенный мотор, чаще всего двойной Чезет. Но как едет! Братья Сергисы творили просто чудеса на трассе. Легкий ход по кочкоте, резкий набор, резкий сброс, легкий прыжок. Мы словно «утюги», это на Уралах и Днепрах. Спарка захватила меня: я фотографировал, изучал, запоминал. Уже там я решил, что буду делать спарку.
А, да! Гонка? Сама гонка понравилась, но я не понравился в ней. Ехал в серединке. В конце второго заезда сошел, но зачет получил. Какой-то «колхозник» сумел коляской выдернуть у меня левую выхлопную трубу. «Колхозники» — это в прямом смысле местные крестьяне, кроссменами их можно назвать условно, говорящие только на латышском и представляющие сельские клубы. То ли их по квоте пускают, то ли по другим соображениям, но судите сами: я в середине, а их на круг обгоняю. Но борются отважно.
Вернулись в Тюмень гружеными: кто медаль, кто мотоботы, кто постельного белья, кто трипака, а я спарку в голове.
Начальство долго уговаривать не пришлось, дали мне чезет пятисотку и еще чего-то. Но я его шокировал в тот же день, когда распилил раму на мелкие части. Сначала они погоревали надо мной, а потом рукой махнули. Долго ли, коротко ли я кулибничал, но к осени выехал пока не на спарке, а на пятисотке с коляской.

Мое появление ошеломило моих противников. Старт мы выигрывали «в одну калитку», а далее катались сами по себе. То есть соревновательности никакой: мы себе катим впереди, а сзади все рубятся за второе место.
«Не честно!», порешило все спортивное сообщество, но что с нами делать не знали. Просто запретить, но в Латвии, Эстонии и в Москве ездят на пятисотках. Тренеры других команд придумывали варианты уравнивания, но на трассе было без вариантов. Одно их умиляло: частые сходы из-за поломок.
А разваливалось все: сыпались спицы заднего колеса и маятник, разваливалась коляска и ее подвеска. Но к удивлению моего тренера меня это не удручало, а только озадачивало. Я усиливал спицы заднего колеса — начинал лопаться обод; я сделал переднюю маятниковую вилку – начало сыпаться переднее колесо.
Разработки длились всю осень и зиму. Сама идея спарки ушла на второй план, хотя мотор делался отдельно. На первый план вышла не то чтобы надежность конструкции, хотя бы доезд.

«Моторный» – кубок Советского Союза, начало марта. Стоим на старте, а я себя не слышу. Рев у Урала значительно громче Чезета, а ревут со всех сторон. Я начинаю поднимать обороты, Серега — колясочник падает в коляске: от вибрации не держат мышцы ног; а у меня руль становится толще раза в два. Сбросил газ, Серега встает, но я не чувствую оборотов. Стою, рявкаю время от времени, колясочник приседает в такт. Ему сойти даже одной ногой нельзя, нужно грузить переднее колесо, иначе кувыркнемся сразу на старте.
«Флаг», а я газ сбросил: двадцатые со старта, да еще в завале на втором вираже. Но ничего, ничего. Быстро догоняем «головку», обгонять легко. Урал утюжит весь вираж, а я оттормаживаюсь, резко разворачиваюсь и выстреливаю по внутреннему радиусу. Обгоняю и на вираже и на прямой. Уже пятые, подобным образом на правом вираже обхожу Толю Бекишева из Ирбита, а на следующем, левом повороте по непонятной траектории практически улетаю, кувыркаюсь в глубоком снегу.
Я вскочил и за руль, завожу, завожу… А колясочник – Сергей весь изогнулся назад и отворачивается. Завел, толкаю мотоцикл в сторону трассы, а Сергея нет. Я не понимаю, что происходит, возле него мужики бегают.
— Что? Что у тебя? Спина? Ехать можешь?
— Не знаю. Спина.
Адреналин уходит, приходит сознание и меняются приоритеты. Посадили Сергея на мотоцикл. Прибежала медичка, помучила Сергея вопросами, убежала.
— Сказала, что бы подошел после заезда.
Дождались окончания заезда. Покатились в парк. Нас замучили с расспросами: — из своих никто ничего не видел, кувыркнулись мы в самом дальнем углу трассы. Сидим, объясняемся, подходит Толя Бекишев:
— Ну что у вас? Ушли? Целы хоть?
-Да вот у Сереги спина. Сергей, сходи к медикам, а то снимут со старта.
— Видел как вы летели. Потом смотрю, стоите живые, но не едете.
Поговорили с Толей о гонке, о нашей «пятисотке», он пожелал Сергею здоровья и ушел.
— Он и въехал мне в спину. У меня ушиб не от падения, а удара дугой коляски. Пришел блин поинтересоваться, даже не извинился.
— А точно он?
-Ну а кто? Они сзади были. Ударили мне в спину, я вперед и полетел. А потом уж ты с мотоциклом по мне.
Я мучительно вспоминал моменты кувыркания, но не мог выстроить их в логику.
— Да, нас крепко ударили и ударили в тебя железом коляски. Ты висел слева, прямо за мной. Да, нехорошо…
Я сидел и рассуждал, даже не узнавал каким выезжаю на старт второго заезда. Пришел Сергей.
— Можно грузиться. Медик меня не допустил к заезду. Во вторник на прием.
— Такая гонка, в тройке были бы легко! Эх!
Пропустив еще пару гонок мы уже выехали на летнюю трассу. «Область» выиграли в легкую, но экипажа лидеров области Валерия Абрамова и Таранова Владимира не было на старте. Чуть позднее они заявили об окончании спортивной карьеры. Был ли я причиной со своей «спаркой» или нет, меня это тогда никак не трогало, но было жаль их ухода.

Спаренный двигатель делался медленнее, чем хотелось. Я отказался от наглого сваривания двух картеров. Предлагался некий общий подрамник для двух двигателей, а валы соединялись муфтой. Вот такая платформа должна была устанавливаться в раму мотоцикла. Получалось, у меня было два мотоцикла: один делался на перспективу, а на втором я испытывал все остальные узлы и отношение всех окружающих ко мне.
Мое увлечение новизной и конструированием привлекало интересных людей от профессуры в институте до самоделкиных военных предприятий. Детали из титана или авиа подшипники стали легкодоступными. Правда, ступица колеса, одобренная профессором сопромата, развалилась на второй тренировке. А поиск хромансилевых трубок на заднем дворе завода был остановлен стрельбой бабушки- охранницы. Но этим я только бравировал, а не считал за издержки.
У меня появился последователь из города Ялуторовска, я был рад. Он стал моим последователем, но не конкурентом.
Мой же мотоцикл стал представлять приличный уровень: маятниковая вилка рулилась под меня – вылет большой, но здоровья хватало вытаскивать ее в виражах. Самошитое сидение позволяло перекатываться по нему- сидеть на нем некогда. Коляска легкая, «мягкая». Колясочник тоже был доволен. Но вот как-то к дизайну у нас отношение было пренебрежительное.

И вот снова какая-то региональная гонка, на которой я пообещал начальству аккуратную езду. Вдруг вижу появление Щербинина Сергея на трассе- тогда уже чемпиона Союза и в тот год участника чемпионата Европы- моего кумира. Он был «в гражданке» с видом отдыхающего. Подошел, поговорили, обещал пристальное внимание. С этими словами я и выехал на тренировку с «засечкой». Как думаете, я аккуратно ехал? Да я второму полтора круга привез.
— Ну как Сергей Кузьмич? Как я еду?
— А почему ты прыгаешь с обрыва до его середины? Сади прямо перед выходом на равнину. Вот уже где радиус со спуска начинается, туда и сади заднее колесо.
— Но, под углом же садим? Вертанемся?
— А коляску да, да, надо держать. Молодец! Ты газ успей открыть только, газ!
Ну я и открыл- как шарахнул на дно карьера, то есть прыгнул. А нет, еще и на старте был инцидент. Видимо судья – стартер и экипаж Паши Батырева на Урале из моего же клуба договорились о старте под него. И явный фальстарт Паши. Я жду красный флажок, а все уехали, и судьи не остановили. Короче я с последнего места к третьему повороту первый.
А, да, прыгнули мы. Толи я чуть дальше пролетел?, Толи что-то с теорией приземления? Но колясочник у меня завернулся на передней дуге, а заднее колесо осталось с пятью – тремя спицами. В итоге мотик в хлам, и Серега мой загибается на обочине. А Кузьмич:
— Ты закрылся, надо было ручку держать, а ты закрылся, я все слышал.
Чего он там слышал? Только я Кузьмича больше не стал слушать.
Сход, опять сход. Отношение спортивного начальства к моим трудам стало меняться на негативное.
А тут пришла чехарда смены тренеров, пропало лето. Ни какой Латвии, спарок, пятисоток. Даже с мотоциклом не было возможности работать. К осени пришел тренером Таранов Владимир, тот самый, который в экипаже с Абрамовым Валерой были многократные чемпионы области. И приказом снимает меня с пятисотки, и садит на Урал.
Урал мой, простоявший год под пылью, получил несколько пневмоподвесок с «Okello», так я звал свою пятисотку. Ее оставили за мной на незачетные гонки, но каково прыгать с мотоцикла на мотоцикл, если они совершенно разные.
Сначала мой старый казался мне утюгом, но потихоньку я его стал приручать к стилю пятисотки. Невозможно все применить, но часть «рулежки» можно.

Урал грубоват и инертен на виражах, вот Ирбитские мастера и пашут бровки на зимней трассе. А я стараюсь перед виражем позже закрывать ручку, но торможусь отчаянно, и аккуратненько выхожу на внутреннюю сторону виража.
Вот как то пока я заходил на внутреннюю сторону Гена Кулага как даст мне прямо в «лоб» и я за бровкой. Я его за круг сделал, а он меня опять в этом же месте прямо в «лоб», и вновь я за бровкой. А надо еще и мотик вытолкать из-за бровки. Догнал я его за круг, и на этом вираже хрясь в бочину коляски, Гена за бровкой. Но надо сказать, этого парня учить было бесполезно. Из Ирбитских вежливых было мало, а этот совсем особенный случай.
Урал потребовал вложений. Поршневая от наладчика моторного цеха, шестерни от лучшего зубореза Ирбита, головки из эксперементального цеха превышали бюджет студента. Пришлось чуть – чуть подторговывать ураловским железом, хоть и не любил это дело. Мое ирбитское происхождение как бы само собой подразумевало и услуги технической помощи, и обладание дефицитом. Я не был фарцовщиком, но подобная деятельность органами приравнивалась к фарцовке.
Мотозавод хоть и диктовал технические решения, но кое-что оставлял конструировать и мне. Таким образом, мотоцикл Урал меня вовлек в разные сферы жизни, где у меня вроде получалось неплохо.

Стала нравиться езда на Урале. Много позиционной борьбы, много нюансов в зависимости от трасс. Урал позволял больше думать, исправляться после ошибки, искать грани возможного. Появлялось большое удовольствие управлять этим «утюгом». И когда я схлестнувшись с пятисоткой, предугадывал действия ее экипажа и опережал их, получал огромное наслаждение.