Мотосекция. Ирбит. Мотозавод. 1975год.
— Виктор! Расскажи, расскажи про девчонку.
Пристал ко мне зав. гаражом мотосекции Володя Бородин. И видя, как мне это неприятно слушать, повторял еще и еще.
— Что за противные приставания, хочется, чтобы я тут прилюдно слюни распустил?
— А что, Бес из-за нее повесился? Дурак, лучше бы в мотосекцию пришел.
— Вот зачем ты? Злость какая-то у всех. Вот надо всем ……… Лыбится еще. Кто рассказал?
— Ну ладно, ладно тебе. Злость! Давай вскрывай мотор, посмотрим, что там за злость?

Я «растележил» свою «Макаку» и принялся за двигатель. Позавчера был мой первый мотокросс. Вернее, для меня он не состоялся. Отъехав от гаража несколько сотен метров у меня заклинил мотор – «хапнул» без предупреждения.
А в девчонку я влюбился конкретно. Все, наверное, как у многих, только сильно довлело то обстоятельство, что ее прежний парень повесился. Это обстоятельство настораживало и моих родственников, и моих друзей, и моих старших товарищей.
Дело в том, что чуть раньше увлечением Еленой, я увлекся комсомолом, и повел достаточно активную общественную жизнь. Жизнь «на виду» мне нравилась, а еще была музыка, мотоцикл – в общем, времени ни на что не хватало. А тут еще и девчонка! А девчонка с историей не могла не затронуть моих партийных наставников. Несколько назидательных бесед имели обратный эффект, я все больше в нее влюблялся. Правда моя бабушка Прасковья несколько охладила меня, остановив мою сладкую бесшабашность, но и только.
И вот в расцвете любовного приключения, я узнаю, что ее отец, тот самый легендарный мотогонщик Вениамин Губин, чемпион Союза, рекордсмен ирбитского ипподрома и так далее, и так далее. Меня это не смутило, но убавило каких-то простецких разговоров.

Фото. Вениамин крайний справа.
Вспоминать свой прошлый героизм он не любил, разговор про спорт переводил на производственные темы. А его фотоальбомы про мотоспорт содержали минимум спортивности, и больше бытовухи, и даже неприлично – комичные сцены. Вернее та спортивность, которая была, больше относилась к общефизической подготовке, чем к мотоспорту.
…
После того как я перед их домом дал боевой разворот, то поимел более доверительную беседу с жесткими пожеланиями. Предполагались впереди более тесные отношения, потому как мать Елены звала меня зятьком, а Вениамин Андреевич делился техническими секретами. Из его уст я услышал, как он выразился, вот эту «побасенку».
— Эту побасенку нам рассказывали эстонцы на трассе …. (я забыл название кольца) несколько лет спустя после нашего первого появления там.
Союз (Чемпионат СССР) после войны проходил в Эстонии или в Латвии, где еще с довоенных времен были асфальтированные трассы. После войны трассы поддерживались в хорошем состоянии. На них постоянно проводились международные соревнования. К эстонцам постоянно приезжали поляки, чехи и вроде как из кап. стран тоже. Союз же проходил без иностранцев. Союз они между собой катали, ну и Москва, Ленинград, позже уже Серпухов с Киевом появились. И вот побасенка:
Чемпионат Союза. За две недели объявляются сборы, приезжают все команды: Литва, Латвия, Москва за себя, а за Россию мужики из Сибири, это про нас. На кольце же моторы в основном зарубежные, а про наши моторы они говорили:
— Вы, наверное, у себя по грибы на них ездите.
Приехали, я продолжаю, эстонцы встретили радушно далеких сибирских парней. Короче, «пробухали» все эти две недели, а было с кем. В пятницу те же эстонские парни останавливают «это дело», завтра, говорят, на «засечку». Выходим на круг не первыми, а когда уже все откатали и давай вкатывать.
— Стой, стой, кричат. Стоять!
Нас судьи красными флагами останавливают, в другую сторону, оказывается, едем. С трудом уладили это происшествие, с трудом получаем квалификацию, далеко от первого ряда.
В воскресение же уже выезжаем под выкрики и смех, мы уже прославились. После старта пол гонки «сидим» позади «головки». А круга за три два наших экипажа в первых. Ну тут уж мы меж собой дали. Тут каждый мог быть первым. А эстонцы ничего понять не могут, то ли Ирбитчане срезают, где то, то ли дурака валяли все это время. Протесты. Трассу ходили проверяли. Вот вам и с «тайги приехали»!
— И на следующий год так же?
— Ну почти. В России же кольцевых трасс не было. В Ирбите не только трассы не было, куска асфальта не было, что бы коробку проверить, двигатель «довести».
— А ипподром был.
— Да, был ипподром, но латыши,…, там, москвичи, не знали. Дорожка на ипподроме была что надо.

— А мотогонок на ипподроме у них не было?
— А нигде не было.
— Выходит мотогонки на ипподроме ирбитчане придумали?
— Не знаю, но сколько ипподром у нас собирал участников, такого нигде не было.
— А зрителей-то сколько. Я о Вас от зрителей узнал, Вы рекорд поставили, никто побить не может до сих пор.
— Моторы никто не делает. Ладно, болтать, меня вон головки ждут.
Вениамин взялся за осмотр принесенных ему на ремонт головок цилиндров, это был его приработок на дому.
— А конструктора?
— Конструктора-а!?
Далее прозвучало что-то невнятное, неразборчивое. Я не осмелился уточнять, а весь вид рассказчика показывал, что рассказывать больше не о чем.
Для меня все вроде только началось. На самом интересном….
— Рассказал только какую-то «побасенку».
Я был только разочарован и не в последний раз.
Вениамин Андреевич работал на заводе мастером или начальником участка этих самых головок. На участке, увидев меня, смотрел очень не дружелюбно, будто видел во мне «несуна», но при расставании мог и улыбнуться.
Судьба сложилась так, что с Еленой отношения расстроились.
Расставание с Еленой «прекрасной» для меня было неожиданно и больно. Я переживал так, как не переживал еще никогда. Это видимо видели все окружающие и поддерживали, как могли.
Удивил опять комсомол и партия, устроив мне промывание костей и мозгов прямо на собрании комсомольцев всего техникума. И опять это имело только обратный эффект – я ушел из всех общественных дел.
Состояние мое было еще то, когда друг, Леонид Князев, буквально притащил меня в мотосекцию на «Макаку». В мотосекцию пришли два или три Чезета, и Леонид с радостью передает мне свой Минск вместе с тумбочкой. Тогда считалось, что Чезет не ломучий и инструмент с запчастями не нужны.

В «коляски» я не хотел:
— У меня друзья уже были чемпионами, а мне на азы идти? Уж нет.
В индивидуальности я себя больше видел.
— Действительно, заработало!
Хандры становилось все меньше. Меня нисколько не уничижало, что среди своих в команде я был последним на трассе.
— Они на Чезетах, давай на равных мотоциклах?
Вопрос себе конечно. В мотосекции мне нравилось, у нас была отдельная комната, Клеткой звали. Сидел, пилил каналы, а Чезетчики трепом занимались. И мне Чезет нравился, особенно «250», но всему свое время, понимал я.
За мотором, а уж на трассе подавно, образ прекрасной Елены рассеялся.
Зимой трассу никто не греб. И если коляски делали колею и ездили по ней как вагоны поезда друг за другом; то у нас был выбор: ехать по правой колее, или по левой.

Шипы тогда были не приняты. Тренировка сводилась к акробатике удержаться в колее, настройкам и пробам двигателя.
Вдруг я на своей Макаке начал обгонять Чезеты, что нашло массу объяснений их владельцев. Я наслаждался и обгонами и объяснениями.
Пришла весна, меня снова все оставили сзади. Обгонял и я, правда, это были парни из других клубов, которые тоже оставались еще на Макаках. Через пару лет эта марка исчезнет из мотокросса навсегда. А пока я все пилил окна, каналы цилиндра. Предшественники отдали мне все свое «железо» не жалеючи.
А вот и первая моя гонка. Накануне я как то смирился, что буду бороться во втором эшелоне. В городе было четыре или пять клубов, в которых Макаки еще были не вытеснены.
Не помню ни последнюю тренировку, ни работу по мотоциклу, но помню, что все было хорошо, и ничего не предвещало проблем. Придя утром в клетку, мы одевались в форму на целый спортивный день. Часов в девять формировалась колонна, а далее под общее улюлюканье, рявканье она продвигалась к проходной. Были, конечно, предписания движения по городу, но больше это касалось авангарда колонны. Арьергард был похож на вольную конницу. Мне казалось, что некоторым это больше нравилось, чем сама гонка. Вот я с душевным подъемом открываю газ, вдруг клин.
Клин двигателя! С чего вдруг?
«Отряд не заметил потерю бойца». На нейтрали мотоцикл катился, я с уныньем покатил его к проходной мотозавода, обратно. На проходной охране доставил удовольствие поговорить по поводу.
Навалил Макаку на запертые двери мотосекции, в боевой одежде двинул к дому.
И вот через день, или пару сижу в «клетке», разбираю заклинивший двигатель.
— Ну-ка, ну-ка?
Зав. гаражом мотосекции Володя Бородин забирает у меня поршень, поднимает над головой и демонстративно спрашивает:
— Кто знает, что это такое?
Пройдясь по «клетке» с этим вопросом уходит в помещение для колясок. Я ничего, не понимая, следую за ним. Владимир не просто спрашивает, а подобострастно пытает определенные личности. Увы, но какого-то предполагаемого развития не происходило, чего ждал зав гаражом.
— Кто не знает, это сахар.
— Что сахар? – Я ничего не понимал, как и многие.
— Лизни. Тебе сахара в бензин кто-то накануне гонки насыпал.
Я молчал, для меня это было потрясение.
— Зачем, я вряд ли на что-то претендовал? Кому я был угрозой?
— Держи поршенек.
Я побрел в «клетку», и помню, что я хотел лизнуть этот поршень, что бы опровергнуть эту гадость, но за мной шел Володя Бородин. Остановившись в дверях «клетки», он вдруг сказал только мне:
— Виктор, вообще-то, это хорошая примета. Будет у тебя карьера. Эх, сколько таких историй было?
Потрясенный, я не верил всей сцене. Оставленный один, лизнул поршень – да, вкус технической гадости, но с привкусом сладкого.
— Правда, сахар. Но, кто? Злость или что? — сахар в бензин. Карьера говорит…