Глава 14 — Таз против Большого Р.

Мне в жизни хватало сражений: копы, старушки, тюрьма, власти, враждебные клубы, информаторы. Но ни одна битва и рядом не стояла с тем, что мне пришлось пережить в 1982. Приближался мой сорок четвертый день рождения, когда все это навалилось на меня.

В том году я ездил в Кливленд на судебное заседание по делу парня из клуба. Джека судили за убийство одного из Outlaws. На протяжении всего процесса меня мучили боли в горле, но тогда шел снег, и я подумал, что все дело в паршивой зимней погоде. Суд над Джеком закончился оправдательным приговором, а я решил на какое-то время остаться в Акроне, там должно было пройти еще одно заседание. Ангел Ада по имени Джимми получил небольшой срок за нарушения правил регистрации транспорта, ничего серьезного. Плохая сторона истории заключалась в том, что он застрял в тюрьме, пока его юрист занимался апелляцией. Я приехал в город разузнать, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы исправить ситуацию.

Акрон был территорией Outlaws. Пока шли слушания по вопросу апелляции Джимми, я жил на конспиративной квартире Ангелов Ада, и устроил так, чтобы Шэрон прилетела ко мне. Из аэропорта Кливленда она сразу приехала в квартиру. Когда Шэрон подходила к парадной двери, изо всех окон высунулись пушки. Ее первой, и надо сказать, неглупой, реакцией было быстро забежать внутрь, прочь с любой возможной линии огня. Она ворвалась в парадную дверь. Я сидел у подножия лестницы с жалким видом и держался за ухо. Шэрон вспыхнула праведным гневом. “Какую девку я должна проклинать за то, что тебя оставили голодным и позволили вот так заболеть?” — спросила она.

Наш полет обратно в Калифорнию неделю спустя только усугубил мои проблемы с горлом и ухом. Следующие пять месяцев я чувствовал себя крайне дерьмово. Пока никаких больше путешествий, думал я. Что-то вроде большой опухоли блокировало мое горло, и я отказывался идти к врачу по этому поводу. Каждый день я выпивал по две бутылки “Chloraseptic”, просто чтобы иметь возможность говорить. Я терял голос после клубных встреч и собраний президентов. Шэрон держалась подальше и занималась домашними делами, она пыталась сделать так, чтобы новый щенок, которого я привез обратно с нами, вел себя потише и не попадался мне под руку. Перепады настроения из-за моего самочувствия становились опасными.

Так, например, мы заказали новый комплект шкафчиков для ванной. Шэрон попросила ребят из клуба приехать к нам домой и установить его. Когда они закончили, я зашел посмотреть и решил, что мебель была слишком близко к трубам. В припадке слепой ярости я вскочил, схватил в гараже топор, порубил все в щепки и выбросил на крыльцо. В другой раз Шэрон пришла домой и увидела, что все кухонные ящики валяются вверх дном на полу. Повсюду были разбросаны столовое серебро и кухонное барахло. В поисках чего-то я открыл ящик и обнаружил, что все лежало слегка неряшливо, беспорядочно. Я опустошил ящики в стиле Ангелов. У Шэрон были красивые керамические крышки для конфорок. В том же приступе гнева я взял кувалду и разбил их на куски. На этом я не остановился и уничтожил плиту.

Меня терзало что-то жуткое. Я был тем еще злобным Англом из Ада, со мной было невозможно жить рядом и, по-хорошему, меня надо было связать по рукам и ногам. Я все также отказывался идти к врачам, потому что был уверен — со временем мне станет лучше. На самом деле я чувствовал себя все хуже и хуже.

Знакомый Шэрон, фармацевт, дал ей почитать книги по медицине. Они посовещались и заподозрили, что у меня мог быть рак горла. В конце концов, я же тридцать лет подряд курил “Camel” без фильтра, по три пачки в день. Шэрон пыталась договориться с врачами по телефону. “Он не пойдет на прием” — сказала она им. “Не могли бы вы хоть поговорить с ним по телефону и послушать его голос?” Они думали, что она рехнулась. “Просто приводите его” — говорили ей.

Шэрон перепробовала все возможное, чтобы затащить меня к доктору. Они приглашала участников клуба вроде Jim Jim и Тома, которые пытались убедить меня пойти к врачу. Они, конечно, желали мне только добра, но иногда говорили странные вещи вроде: “Ну, знаешь, Сонни, мы ж с ума сойдем если у тебя и правда окажется рак.” Потом они уходили, отчего мне становилось только хуже.

Под конец Шэрон с подругой Линда открыли телефонную книгу и выписали оттуда телефоны всех расположенных неподалеку специалистов по ушам, носу и горлу Они записали меня на прием, и пошли на хитрость, чтобы заманить меня туда. В назначенный день Шэрон облачилась в сексуальный наряд и затем сказала мне одеться, потому что ее подруга Линда с минуты на минуту должна была приехать на своем Cadillac и кое-куда отвезти нас. Линда была красоткой, а Шэрон выглядела готовой ко всему и полной желания, поэтому я поднялся и оделся очень быстро.

Я думал, что мы поедем в дом ее подруги, немного развлечемся втроем, но машина остановилась на парковке врачебного кабинета. Раз уж мы были там, я уступил. Когда я увидел выражение лица врача, изучающего мое горло, то мгновенно понял — у меня проблемы. Я пребывал в глубоком отрицании. И вообще, кто, блять, хочет быть больным?

На следующий день они отвели меня в поликлинику, где врач провел биопсию. Мне пришлось две недели ждать результат, две чертовски долгие недели. Подтвердились мои худшие опасения. Врач сказал, что у меня поздняя стадия рака гортани. Вот почему так сильно болело ухо. Болезнь зашла далеко и, очевидно, распространилась на верхнюю и нижнюю части моего горла.

“Почему вы не пришли к доктору раньше?” — спросил врач.

“Я подозревал что-то серьезное,” — признался я, — “но я думал, что если рак оперировать, то все станет только хуже, из-за этого он распространится на все мои внутренности. И тогда я уж точно умру.”

Доктор направил меня в медицинский центр Калифорнийского университета в Сан-Франциско (УКСФ), где работал совет из десяти специалистов по опухолям. Мой врач в УКСФ действовал быстро. Положение было настолько угрожающим, что они немедленно начали подготовку к операции, объяснив, что я смогу оплатить все в рассрочку, по скользящей шкале, в зависимости от того, сколько могу себе позволить. Шэрон выяснила, что я, как ветеран, не имел права на такую форму оплаты. Ей сказали, что мне нужно было обращаться в Управление по делам ветеранов (VA). Операция обошлась бы в сто тысяч долларов, поэтому подготовку остановили и мои документы отправили в госпиталь VA на военной базе Форт-Майли, в районе Сан-Франциско под названием Пресидио.

Когда Шэрон сообщила мне новость о переводе в госпиталь VA, я начал спорить. В моем представлении госпиталь ветеранов был мрачным зданием с инвалидами в колясках, местом, куда старые солдаты приходят умирать. Шэрон встретилась с врачами в Форт-Майли и предупредила персонал больницы о моем дурном нраве. Я выписался из УКСФ и посетил госпиталь VA. После очередной биопсии они отправили меня домой на пару дней, посоветовали развеяться и хорошо провести время.

“Я должен бросить курить?”

«Теперь уже без разницы, не беспокойся.»

Судя по всему, ожидалось, что я умру в течение нескольких недель. Я по-настоящему разозлился. Вот он я, на пороге смерти, а времени, чтобы пойти и убить в мире всех, кто мне не нравится, у меня мало или совсем нет.

В 1982 Сонни боролся с раком, но, учитывая год выхода книги, странно, что он упоминает фильм “Hells Angels Forever” 1983-го года только один раз, в прологе, и то в контексте дизайна нашивок. Конечно, фильм — в первую очередь проект президента нью-йоркского отделения, но в кадре присутствуют известные Ангелы из Окленда и Фриско, показывают архивные материалы с самим Баргером и вообще хорошо о нем отзываются. Блин, да в фильме даже играет песня, посвященная ему — “Ride On Sonny”.

Из рецензии в газете “New York Times”, выпуск от 9 октября 1983. “В сухом остатке мы имеем преимущественно нарциссическое, несколько параноидальное и рассчитанное на определенный эффект кино. Фильм построен в основном на кадрах со сборищ Ангелов, их выездов, кожаных прикидов и байков. Накопившаяся визуальная монотонность разбавляется кадрами из фильмов вроде “Дикаря” и музыкой таких исполнителей, как Вилли Нельсон, Джонни Пейчек, Джерри Гарсия и Бо Диддли. Как говорится в начале повествования, фильм — это история Ангелов, рассказанная ими по-своему.”








Когда я приехал в Форт-Майли, новость утекла в СМИ. “У АНГЕЛА АДА СОННИ БАРГЕРА РАК”. Федералы уже шныряли вокруг госпиталя, пытались проникнуть в регистратуру, чтобы собрать как можно больше информации обо мне. Показались телерепортеры со съемочными командами и камерами. Наконец, директора госпиталя все это так достало, что он выставил вон журналистов и федералов. В VA уважали мою частную жизнь и не давали посторонним доступ к моим документам.

Мой врач объяснил, как будет проходить операция. Сначала они вырежут мою гортань, а затем им придется здорово попотеть, чтобы сохранить мышцы шеи. Он сказал, что после моей реабилитации, если у меня вообще получится восстановиться, я, вероятно, не смогу поднять руку над головой, не говоря уже о вождении гребанного мотоцикла, из-за повреждения мышц шеи и плечей. В моей ситуации, при таком сильном повреждении гортани запущенным раком, доктор полагал, что от легких тоже ничего не осталось. Когда они оперируют людей с раком горла, то сначала вырезают все с одной стороны, зашивают тебя, ждут неделю, а потом потрошат другую сторону.

Перед операцией я поговорил с диетологом. “Смотри,” — обратился я к ней, — “я здоровый мужик, железо тягаю, вы меня недостаточно кормите.” Она поставила меня на двойное питание. Когда я вышел в холл, чтобы позвонить Шэрон по телефону-автомату, в трубку орал сердитый пациент. Он был вне себя. “Еда несъедобная, врачи тут невыносимые, и когда я повешу трубку, я свалю отсюда. И тебе лучше бы быть у входа, чтобы подобрать меня!”

У него снесло башню. Я вел себя примерно также последние несколько месяцев. Наблюдая за этим парнем, пытающимся оторвать телефон-автомат от стены, я подумал: чувак, все дело в том, как ты смотришь на жизнь. Я внезапно обрел уверенность в своих докторах. Они согласились выделить мне двойное питание, относятся ко мне с уважением и сделают для меня все возможное. Вот тогда я решил, что собираюсь победить этого монстра, Большого Р.

Я переживал по поводу анестезии, беспокоился, как буду отходить от общего наркоза. Какой-нибудь правительственный агент мог попытаться проникнуть ко мне, чтобы расспросить. Ангелы Ада из Окленда посменно парами охраняли мою палату, двадцать четыре часа в сутки. Ангелы нашли общий язык с больничной охраной и успешно держали на расстоянии полицию, репортеров и чиновников. Мои медицинские документы не циркулировали по больнице свободно. Бумаги приносили отдельно на все осмотры и обследования.

Я курил “Camel”, когда меня везли в операционную. Они продержали меня под ножом восемь с половиной часов, скрупулезно работая скальпелем вокруг каждой мышцы в моей шее, стараясь затронуть как можно меньше здоровых тканей, как и обещали. Мне удалили голосовые связки и лимфатические узлы. Именно лимфатические узлы спасли мне жизнь, они сделали свою работу и поглотили прогрессирующие раковые клетки. То, что врачи считали опухолью, на самом деле было распухшим лимфатическим узлом. Рак не распространился по моему телу, легкие все еще были в хорошей форме.

После операции я лежал на больничной койке и не мог разговаривать. За дверью дежурил Lurch, нес охрану. Я написал ему записку в блокноте: “Здорова, Lurch. Как ты тут?” Ларч посмотрел на блокнот, лизнул конец карандаша, что-то написал и отдал мне. “Хорошо, Вождь.” Он был немногословен, даже на бумаге. Я написал в ответ: “Я все слышу, просто не могу говорить!”

После операции меня направили обратно в УКСФ, там был центр лучевой терапии. Кабинет радиотерапии — это тебе не прогулка по парку. Я видел детей, настолько побитых жизнью, что их головы облысели. Детей, с отметками в виде креста на тех местах, куда должны были жахнуть радиацией. Обширный список моих татуировок дополнили две маленькие точки на шее, они помогали специалистам каждый раз облучать один и тот же участок.

Я прошел тридцать семь сеансов лучевой терапии. Иногда оборудование выходила из строя и сеанс приходилось повторять. Я сидел в приемной и слушал, как пожилые люди ругаются и жалуются, в то время как дети, дни которых были сочтены, смеялись и бегали по коридору. Это помогло мне снова увидеть картину целиком, взглянуть на вещи в перспективе. Ко мне вернулось желание жить.

Надо сказать, что эта операция не была последней схваткой Баргера с раком. В 2012, ровно через 30 лет, ему удалили простату, пораженную болезнью. На тот момент ему было 74.

В жизни без голосовых связок многим базовым вещам приходится учиться заново — как есть, дышать, разговаривать. Когда ты проглатываешь еду или делаешь вдох, то твои голосовые связки определяют, куда пойдет еда или воздух, в желудок или в легкие. Если это еда, то твой мозг автоматически приказывает голосовым связкам перекрыть вход в легкие, а если воздух, то закрывается желудок. Когда ты делаешь глоток воды и кашляешь, это означает, что сигнал прошел недостаточно быстро. Врачи удалили мои голосовые связки, так что остался прямой путь как в желудок, так и в легкие. Мне пришлось заново научиться принимать пищу.
Мне также пришлось освоить совершенно новый метод коммуникации. Они проделали дыру в передней части горла и пришили трахею к шее. Когда я восстановился, в задней части трахеи пробили отверстие и вставили туда пластиковый односторонний клапан через переднюю часть пищевода. Когда я закрываю отверстие в горле пальцем, воздух может пройти только через этот клапан. Затем я напрягаю мышцы в моем горле, издавая звук, который ты слышишь, когда я говорю. Клапан приходится менять примерно каждые девяносто дней, он изнашивается.




Мне говорили, что звучание моего нового голоса походит на речь Марлона Брандо из “Крестного отца”. Несмотря на хрипоту и грубость голоса, я могу говорить свободно, и это не больно. Единственный звук, который у меня не получается произнести — это “h”. Общение свелось к физическому действию. За годы выработался рефлекс, моя рука сама собой двигается к повязке на шее, когда я думаю о том, что собираюсь сказать. Некоторые люди говорят, что у меня развилась определенная экономия речи. Ну, а как же еще? Ты поступил бы также на моем месте.

Никто не верил, что я выживу, не говоря уже о том, чтобы восстановиться и стать сильнее. В день выписки из больницы я запрыгнул на мой мотоцикл, чувствуя себя полностью заряженным, наэлектризованным. Я одолел Большого Р. До операции я жал лежа на наклонной скамье 84 кг по 10 повторов. Как только я выписался и снова начал тренироваться, я смог выжать больше 130 кг, и жму столько до сих пор. (До сих пор — до 2000 года, когда вышла книга. Баргеру тогда было 62.)

Из-за моего горла я начал ездить в закрытом шлеме и установил на свой байк ветровое стекло. Наклейка на стекле предупреждает людей о том, что мне сделали ларингэктомию, и я дышу через шею. Рядом с этой наклейкой на моем Harley FXRT есть и другая, стикер с мультяшным персонажем, Тасманским Дьяволом. Некоторые парни из клуба дали мне новое прозвище — Таз. Все дело в хриплом голосе.

Время от времени я вижу по телевизору старые видеоролики с моим участием и слышу свой изначальный голос с этим гнусавым калифорнийским произношением. Но, веришь или нет, качество моей речи сегодня лучше, чем перед операцией. Мою жизнь спасли Шэрон, правильный настрой и постоянная активность. Я много ездил на мотоцикле и проводил кучу времени на открытом воздухе, что дало мне хороший объем легких. И та сигарета “Camel”, которую я выкурил по дороге в операционную, стала для меня последней, точка, дело закрыто, финита ля комедия.




Оглавление расположено в последней главе перевода.