Глава 2 — Рабочий Окленд, “Jungle Jim’s” и докер Ральф

Семья Баргеров моталась между Модесто в центральной Калифорнии и Оклендом, что на 100 км севернее. Когда я родился, мой старик, Ральф Хьюберт Баргер старший, работал в Калифорнийской долине, укладывал дорожное полотно на старом Шоссе 99, в те времена еще не было сквозной автострады через штат. Он ночевал в дешевых мотелях неподалеку от участка работ в паршивых городишках вроде Галта или Трейси, разбросанных вдоль Шоссе 99.






Работа неделями держала отца вдалеке от семьи, поэтому моя мать, Кэтрин Кармелла Баргер, вместе со мной и моей сестрой, Ширли Мари, кочевали подобно цыганам между Оклендом и Модесто, с севера на юг и обратно. В Окленде наша троица останавливалась в доме бабушки с отцовской стороны. Пока отец махал лопатой среди песчаных бурь и паров асфальта, Кэтрин Кармелла гоняла нас между убогой съемной квартирой в Модесто и скромным жилищем бабушки Баргер. Транспортом нам в основном служили автобусы Continental Trailways. Когда мне было 4 месяца от роду, мать сбежала с водителем одного из таких. Меня она оставила с сиделкой в Модесто, ушла и больше никогда не возвращалась. Сиделка вызвала копов, и меня забрала социальная служба. Одно из самых ранних воспоминаний сестры — она смотрит вверх, где через высокую стойку соцработник возвращает меня отцу. Кэтрин Баргер страдала от проблем с дыханием и перебралась на юг, в более сухой и горячий климат, в небольшой городок под названием Туэнтинайн-Палмс, оставив нас на произвол судьбы. Тогда я не интересовался тем, как сложилась дальше ее жизнь.

Ральф старший был работягой. Тяжело работал и не менее тяжело выпивал. И, как бы он не любил пахать, пить ему нравилось еще больше. Он был простым человеком, сотканным из противоречий. Он был грузчиком, иногда работал на грузовиках, но редко садился за руль, а прав так вообще не имел. Отец умел водить, но терпеть этого не мог, так что обычно пользовался автобусом или его кто-нибудь подвозил. Ну, или просто шел пешком. Ростом отец был с меня, около 175 см, но сложен был посильнее, покоренастее. Ральф старший сменил много работ. Как закончилась стройка на Шоссе 99, он перешел в фирму по упаковке мяса, потом — в транспортную компанию. Но большую часть жизни он был портовым грузчиком, по утрам отправлялся в местный профсоюз “Local 70”, где получал назначение на работу — загрузку или разгрузку грузовиков и кораблей в оклендском порту.

Отец всегда напивался на выходных, а потому не работал по понедельникам и, как следствие, переменил так много разных работ. Вы хотите запрячь человека на всю неделю? С Ральфом старшим такое не пройдет. Во время Второй мировой отец ворочал грузы в порту, читал чертежи и работал с судостроителями на оклендской верфи. После войны он вернулся к работе попроще, был грузчиком да выпивохой. Когда мать ушла, Нора Баргер, моя бабушка, вдова на седьмом десятке, приютила нас у себя в Окленде. Позже отец снял дом на East 17th Street.



Мы не запирали двери, парадная выходила прямо на улицу, и мы не переживали по этому поводу. В Америке 1940-х все было по-другому, это была другая страна. Вы наверняка читали о знаменитых преступниках времен Великой депрессии типа Джона Диллинджера, который грабил магазины и банки. Но такие ребята редко заглядывали в дома обычных белых и черных работяг, по крайнер мере точно не в Окленде. Черные почти не селились в Восточном Окленде, большая их часть жила на западных окраинах города.

Каждое воскресенье бабушка Баргер брала Ширли и меня в церковь пятидесятников, где было страшно из-за вопящих на языках и катающихся по полу прихожан. Через дорогу стояла католическая церковь Святого Антония, от которой мы каждое Рождество получали коробки, обернутые в подарочную бумагу с пометками — “мальчик” и “девочка”, их ставили перед входом в дом. Ужин на день благодарения состоял из индюшкиной туши, которую мой отец приносил из бара или ресторана, и которой предстояло отправиться в суп на следующий день. Счастливые праздники в стиле Баргеров.

Наша семья кое-как держалась на Ральфе старшем и помощи бабушки Баргер. Мы, Баргеры — типичные выходцы из толпы иммигрантов. Мать была итальянкой, в отце текли немецкая и голландская крови. Кое-кто из наших родственников даже выбился в люди. Дин Дэвенпорт был одним из рейдеров Джима Дулиттла во Второй мировой. Он был штурманом на самолете B-25 “Ruptured Duck” и сломал ключицу, когда выпрыгивал из самолета над Китаем. Актер Тим Мёрдок сыграл его в фильме 1944 года “Тридцать секунд над Токио”.

ФОТО — Экипаж B-25 “Ruptured Duck. Дин Дэвенпорт — второй справа. Самолет получил такое прозвище (“подбитая утка”) из-за того, что во время тренировочного полета задел хвостом полосу.

Отец любил брать меня в бары на площади Джека Лондона, недалеко от порта где он ворочал грузы. Мы ходили по кабакам вроде “First and Last Chance Saloon”. В те времена детей с родителями можно было часто встретить в барах и тавернах. Я обычно сидел на высоком барном стуле рядом с отцом, таскал соленые крендели и сваренные вкрутую яйца.



В радиусе пары кварталов от нашего дома было 7 баров, движуха на каждом углу. Отцу не приходилось слишком далеко ковылять домой. Его любимым местом в нашем районе был притон в подвале под названием “Jungle Jim’s”. Это было темное заведение, оформленное в пиратских мотивах. При бармене всегда была большая и яркая ватага попугаев, которые сидели в клетках и на насестах, пронзительно покрикивая. Один из завсегдатаев научил птиц материться, так что кое-какие из первых ругательств, услышанных мной, исходили из клювов попугаев, а не от моряков в увольнении с расположенных неподалеку верфей Аламиды. Батя не увлекался крепкой выпивкой в ту пору, он предпочитал пиво. Дома, после работы, он мог легко угомонить пару six-pack бутылочного Budweiser перед ужином, а затем принять еще одну упаковку.



В семье меня всегда звали Сонни. Если я и могу за что-то быть благодарным матери, так за ту мизерную часть итальянского наследия, которую она оставила после себя. Меня звали Ральф Хьюберт Баргер младший, но по старой традиции итальянцы называли первенца Сонни. Лучше уж так, чем всю жизнь быть младшим, не говоря уже о Ральфе или Хьюберте.

Бабушка Баргер умерла в 1946. Это было непростое время для меня и Ширли, нам приходилось ухаживать за отцом, готовить, стирать. Соседи знали, что мы живем с алкашом. Парни с заправки “Standard gas”, что была через улицу, приглядывали за нами. Мы проставляли печать фирмы на всех страницах кассовых книг, а они платили нам за это, по четвертаку за книгу. Когда отец напивался в “Jungle Jim’s”, то обычно срезал дорогу через заправку, так что ребята звали меня или Ширли отвести его домой, где мы помогали ему упасть на кровать.



Отец был крепким мужиком, но боец из него был так себе. В военное время он заведовал гражданской обороной района на случай воздушных налетов. Он всегда пытался избежать конфликтов, и поэтому иногда попадал в передряги. Однажды он отрастил усы, а какие-то парни решили, что так он походит на Гитлера, так что они избили и обобрали его. К нам часто приходили его друзья. По воскресеньям мужчина по имени Эрланд возил нас с Ширли куда-нибудь. От езды в машине меня мутило, но зато мы рыбачили в проливе Карквинес, смотрели, как спускают на воду военные корабли или катались на авиашоу. Эрланд был пилотом, так что как-то раз он даже прокатил нас на самолете. Тогда мы с сестрой не думали об этом, но его поддержка действительно помогала нам в те непростые времена. Мне казалось, что раз мы сыты, одеты, и у нас в доме есть радио, то все было неплохо.

Сколько себя помню, я никогда не любил делать что-то по указке. Возможно потому, что отец обращался со мной скорее как с приятелем, чем с сыном. Ширли часто приходилось выручать меня в школе. В целом я был застенчивым парнем, но вот характер мне достался ужасный. В пятом классе учитель грубо обошелся со мной, так что я запрыгнул ему на спину и вцепился в него как злобная мартышка. В другой раз меня отстранили от занятий после случая во время игры в софтбол на обеденной перемене. Моя непобедимая команда играла против команды, которая никогда не выигрывала. Учитель решил, что мы должны им поддаться. Мы так и сделали, но все равно победили. Тогда учитель объявил победителями наших соперников, за что в порыве гнева я ударил его по ноге бейсбольной битой. В тот раз забирать меня пришел отец. Несправедливость этой игры до сих пор бесит меня.



Отец повторно женился на женщине по имени Сильвия, которая приехала из Каунсил-Блафс, Айова. Ее мать была подругой нашей бабушки. Сильвия нам не особо нравилась, но Ральф старший решил, что в доме должна быть женщина. Я терпеть не мог ни эту стерву, ни ее родителей-колхозников. После свадьбы они приехали из Айовы и приобрели продуктовый магазин в Хейварде. Они ненавидели отца за то, что он выпивал и вообще любил хорошо провести время.

Довольно быстро Сильвия забеременела и родила дочь, Вирджинию Ли Баргер. Годы с Сильвией были той еще ебаниной. Вот вам небольшой пример. Как-то мы шли в церковь, и тут она внезапно вспомнила, что не накрасила губы, так что нам пришлось топать обратно домой. Да и когда что-то с нами случалось, она не горела желанием проявлять материнские качества.

В 1940-х можно было найти только один велосипед — односкоростной Schwinn 26" с барабанными тормозами. У меня был такой, красный. И из-за него мы повздорили с родителями мачехи. Они вообще любили все запрещать и считали, что мне еще рано владеть велосипедом. А я думал, что моя жизнь их нифига не касается. Я был слишком маленьким, чтобы раскатывать по округе без присмотра — так они говорили. Отец был не согласен и разрешил мне велосипед. Часто летом по выходным я катил на нем к причалу и садился на паром до Сан Франциско. Если ты отправляйся в Сан Франциско, то ехал “в город”, по сравнению с которым Окленд — захолустье. Сан Франциско — это креветочный коктейль и устрицы, Окленд — пиво с орешками.



Во время тех первых поездок в Фриско мы с соседскими парнями Билли и Дэйлом колесили по городу, смотрели, как живут богачи. Все просто, тебе только нужен был четвертак чтобы попасть на паром. Хотя в моем возрасте четвертак мог быть заработком за неделю.

Разницу между Оклендом и Фриско понимаешь сразу, как только съезжаешь с парома и выкатываешься мимо причала на улицы. Мы никогда не заезжали далеко, ошивались в районе пристани и иногда отваживались заглянуть на Маркет стрит. Велодорожек в те годы не было, так что мы разъезжали по тротуарам, кружили и стремительно проносились мимо мужчин в деловых костюмах и парочек-туристов.



Когда отец женился на Сильвии. у меня обнаружили заболевание крови и прописали по два укола в неделю за раз. Мачеха заманивала в город обещаниями, мол, купит мне что-нибудь, но каждый раз подарком оказывались чертовы уколы. С тех-то пор я и не люблю иголки.

В тот вечер я вернулся домой из школы и узнал, что Сильвия порвала с отцом и забрала с собой сводную сестру. Но этим она не ограничилась, она забрала все то немногое, что мы имели, включая энциклопедию и радио. Нам остались только кровати да тарелки. Она смела все подчистую, даже стащила наши деньги на школу. Далеко Сильвия не ушла, остановилась в Сан-Леонардо, несколько километров по дороге отсюда. Расстроенный пьяный отец предпринял нелепую и неудачную попытку самоубийства. Они с Сильвией прожили вместе около четырех лет, с того дня я больше не видел ни ее, ни сводную сестру.

В своим пятнадцать Ширли вернула себе контроль над нашим хозяйством, она готовила, стирала и подрабатывала — сидела с детьми. Я тоже вносил свой вклад, перебиваясь случайными заработками, деньги с которых откладывал и отдавал на хранение соседке, миссис Лонг. Если бы деньги нашел отец, то легко представить, на что он бы их пустил. Мы же с Ширли тратились на одежду для школы и прочие расходы. Аренда жилья стоила всего 16 долларов в месяц, но мы и так задолжали за год. Тем не менее, наша семья никогда не сидела на пособии. В школе понимали положение и разрешали Ширли опаздывать, чтобы она могла собрать отца на работу, а меня — на уроки.

Будучи подростком, я откровенно скучал в школе и начал подрабатывать в продуктовом на углу. Владелец, Арчи, и его жена нанимали меня по субботам за два доллара, неплохие деньги для тринадцатилетки. Я решил поработать там еще и после школы на буднях, так что скоро стал приносить домой 7 баксов в неделю. Почти тридцать долларов в месяц — это было целое состояние для парнишки вроде меня.

В 16 лет Ширли сбежала с соседским парнем. Я чувствовал себя преданным. Ладно хоть она и ее возлюбленный добрались только до Сан-Диего, оставляя за собой след из испорченных чеков, которые Ширли подписывала не имея ни малейшего понятия, что делает. Ее поймали и приволокли обратно. Отец забрал ее домой из отделения только когда стопка немытой посуды выросла до потолка, кому-то же надо было прибирать в доме.

В школе я не был одиночкой, мне всегда нравилось общаться людьми. В 14, когда отец отключился на диване, я прокрался на улицу и встретился с четверкой приятелей. Мы решили автостопом добраться до друга в Эль-Серрито. Мы убедили парня, который подобрал нас на дороге, купить нам ящик пива. Пили ночь напролет, вместе с водителем, который в результате проскочил на красный и влетел в бок машины, отбросив ее в другой автомобиль. Всем здорово досталось, я выполз наружу со сломанной рукой. Полицейские позвонили отцу, и он приковылял за мной в больницу. На следующй день наша авария попала на первые полосы оклендских газет.

Кинотеатр “The Pix” был местом, где собирались потусить ребята со всего района. Там встречались обычные школьники, никаких спортсменов, мажоров и бриолинщиков. В парке на другой стороне улицы мы часто цепляли девчонок после кино. А за углом располагался “Circle Drive-In”, место где ты мог поесть в машине, заказать бургер с картошкой, или посидеть за столиком внутри, послушать ду-воп из музыкального автомата.

Когда я стал постарше, мы с друзьями иногда катались по городу на машине, прав ни у кого не было, да и копы не особо заботились проверять. Более взрослые товарищи возили нас по округе на родительских машинах, мы скидывались и подыскивали кого-нибудь подходящего возраста, чтобы купить нам пиво, а потом пускали упаковку по кругу в машине. Я не был силен по части выпивки и редко допивал бутылку до конца. Но когда копы прихватили нас с алкоголем, я попал в участок вместе со всеми.

В школе мне по-настоящему нравилось драться. Я дрался минимум раз в неделю во времена средней школы. Для меня драка была состязанием, но при этом я никого не травил и не запугивал как те хулиганы, которые бьют людей просто потому, что могут. Я же дрался со всеми — младше, старше, сильнее, без разницы. Когда в школу приходил новенький, мы дрались чтобы проверить, кто крепче — часть становления личности в Восточном Окленде. После школы обычно собиралась толпа ребят в предвкушении зрелища. Если я проигрывал в драке, то никогда не шел домой в слезах. Плакать после драки — это не вариант. Директор отстранил меня от занятий, когда поймал за дракой после уроков. Он попытался ударить меня кожаным ремнем, на получил отпор. Однажды учитель сказал моей девчонке, что я — бичара, и ей не стоит тусить со мной, поэтому я отвесил ему пощечину, и меня опять отстранили.

В старшей школе мне не было дела до уроков. Я был слишком занят, перечитал все книги Зейна Грея и другие романы про Дикий Запад от писателей вроде Луиса Ламура. Если я и появлялся в школе, то все заваливал. Ну, по крайней мере не грабил и не воровал, а подрабатывал в продуктовом.

В 1954, будучи еще школьником, я организовал небольшой уличный клуб по интересам. Мы назвались “Ангелы Земли” в честь хита группы The Penguins. Нас было всего восемь, мы носили куртки с названием клуба на спине и высоким воротником. “Ангелы Земли” так ничем и не отметились, мы ничего не отстаивали и тусовались вместе только для ощущения принадлежности к чему-то. В старшей школе ты состоишь в клубе типа “Ангелов Земли”, потом — в армии. В группе таких же, как ты. Все дело в чувстве сопричастности.



К 14 я уже выкурил свой первый косяк, что в те времена было жутко запретной и подпольной штукой. Коробок травы стоил 5 баксов, и это было дофига! Мы закручивали траву в оберточную бумагу и смолили такие самокрутки, прогуливаясь по улице. Я постоянно думал о том, что должна быть лучшая жизнь, только не знал — какая именно. Я знал, что двигаюсь в никуда, и это надо было быстро исправить. Армия казалась разумным и самым простым вариантом. Ширли уже вышла замуж, так что отец не видел больше нужды в доме. Он переехал в отель в центре Окленда. Если не подселиться к сестре, то мне было негде жить. Надо было что-то делать, и я выбрал армию. Но вот проблема: я был слишком молод. Я выкрутился, подделал свидетельство о рождении и явился на призывной пункт. Военком вызвал меня, когда обман раскрылся, и бумаги вернулись к нему. Я сказал, что, наверное, произошла ошибка. Он кивнул и исправил возраст одним взмахом ручки. 14 июля 1955-го в свои 16 лет я дал присягу.

Закончилась Корейская война, 25-я пехотная дивизия пригрохотала домой, и многие ветераны передавали опыт молодым парням вроде меня. Ветераны, которым повезло выжить и вернуться домой, были беспокойными ребятами, многие набивали татуировки и гоняли на мотоциклах. Война давно кончилась, больше не нужно было сражаться, но что-то все еще терзало их. Эти люди произвели глубокое впечатление на меня, я увидел свои плюсы в дисциплине и постепенно втянулся. Учебка научила меня выживанию. Сержанты-инструкторы могли довести взрослого мужика до слез, что меня сильно веселило. Некоторые черти — как призывники, так и записавшиеся сами — перепрыгивали через забор и уходили в самоволку, не понимая, какого черта они вообще очутились в армии. В учебке изнуряющие физические тренировки сменялись долгими часами в классе, когда мы засыпали за столами. Но я зашибал 40 баксов в месяц, к тому же армия кормила, одевала и предоставляла крышу над головой. Недурная сделка.

Мое подразделение дислоцировалось в Гонолулу, странноватом месте для молодого служаки. Местные смотрели на военных свысока, поэтому иногда мои вылазки по барам со старослужащими заканчивались потасовками. В армии я делал то, что от меня требовали, а взамен учился полезным и интересным вещам. Я научился разбирать оружие, узнал, как справиться с группой парней, как выжить в отряде и в одиночку. А лучше всего было то, что меня назначили пулеметчиком. Когда вскрылось, что мне не было 18, меня вызвали в штаб дивизии и приказали убираться. К тому моменту я прослужил 14 месяцев. Во времена перед моей вербовкой, если в армии ловили несовершеннолетнего, то его увольняли с позором, с лишением прав и привилегий. Повезло, что они как раз сменили предписания, так что я заработал почетную отставку.



Меня отправили обратно в Окленд, так что не пришлось служить еще 2 года. На тот момент мне было 17, почетная отставка гарантировала, что меня не призовут в будущем. Дома я держал одежду накрахмаленной, а ботинки — начищенными, все с иголочки. После армии не хотелось идти на скучную всратую работу, так что я даже подумывал вернуться в строй, но там не горели желанием принять меня обратно. Более того, меня отправили к психиатру, который, увидев мои татуировки, сделанные на Гавайях, решил, что я слишком агрессивный и вообще нонконформист.

Поначалу я устроился ночным уборщиком, но терпеть не мог работать по ночам. Ночи хотелось проводить с друзьями, так что я пошел на завод Шевроле, полировал машины, выезжающие из покрасочного цеха. В итоге уволился и оттуда. Следующее место — конвейер на фабрике “Granny Goose Potato Chips”, там удалось поесть чипсы прямо из печки. Я паковал их в картонные бочки, которые потом расставлял на складе. Довелось поработать и в конторе под названием “NACO”, резал трубы для спринклерной системы пожаротушения и нарезал на них резьбу. Я никак не мог въехать в эту тему с работой с 9 до 17 и был уверен, что это не мое. Серьезные проблемы с субординацией — вот из-за чего пришлось уйти со всех этих мест. В итоге я был в том же нервяке, что и перед армией. Что-то назревало и вот-вот должно было случиться.

Оглавление расположено в последней главе перевода.