Семидесятипятилетию мотозавода посвящается.
Я написал статью «На цилиндрах» в несколько саркастическом стиле. На что, очень много читателей резко отозвались о ней и обо мне:
— Расстрелять!
— Как Вы можете об этом писать? Вы ……
Я вижу, мир не изменился. Были у меня и многочисленные защитники, но не в этом дело.
Очень немногие могут через себя протащить (не могу придумать другого слова) образ советского человека. Очень не многие могут понять, почему рухнул советский проект. Для людей недалеких (условно назовем их «простых») все ясно, как божий день. А для умеющих думать, это процесс сложный, душераздирающий процесс.

Очень во многом современная система обычного человека держит в том же теле что и нас в 80-е. Чем может повлиять, (намеренно избегаю обобществления) например, инженер на систему? Талантом? Прилежным трудом? Длительностью его приложения? Да ничем!
— Ничего не изменилось? И да! И нет! Для технически творческого человека, пожалуй, больше нет. Отсюда ходит в этой творческой среде много поговорок с советского времени.
А, цилиндры! Надеюсь, я поднастроил Вас на мою «частоту».
1990 год.
Я работал руководителем группы перспективного проектирования второй год и уже понимал, что никакого перспективного проектирования не надо ни главному конструктору, ни главному инженеру. А главное, что и подавляющему моему окружению тоже не надо. Театр, просто театр.
Меня еще включили в профсоюзную группу по распределению дефицитных товаров, где время для меня проходило особенно мучительно. На моих глазах, расточник высочайшего класса, превращался в жалкого просителя шкафа или стенки, конкурируя с матерью одиночкой.
А, цилиндры?

Посылает ко мне Главный двух командировочных, приехавших с завода железнодорожного оборудования. Почему ко мне, я не помню, но помню, что отмахнуться от них я не мог. Задача у них была забрать чертежи, технологию производства цилиндров к мотоциклу. Их заводу дали задание по производству запчастей для народа. Все было решено на самом верху, поэтому вопросы стояли чисто технические.
Я обеспечил их всей документацией, сводил на производство, сдал технологам моторного цеха.
Вдруг на следующий день они пришли снова, и мы повторно обсуждали особенности конструкции. Через час, как мне казалось нелепых обсуждений селективного деления цилиндров и поршней меня спрашивают:
— Зачем нужны цилиндры и поршня с размерной группой В и С? Почему не делать цилиндры и поршня только с группой А?
— А мотозавод не может выдавать все цилиндры в одной группе А в количестве 700 штук в смену…
— Вы не можете попасть в «сотку» на длине 134 мм. Мы попадаем в сотку на длине 1000 мм на силовых гидравлических цилиндрах.
— У Вас единичное производство. Сколько таких цилиндров вы делаете в смену?
— Около ста можем делать.
Далее я онемел. Не помню дальнейшего разговора, но помню мои мысли, захватившие меня.

У меня на одном из столов лежал альбом чертежей мотоциклов с датой издания 1950 года. Альбом Машиздата для широкого пользования. Там были чертежи и поршня и цилиндра мотоцикла М-72 с теми самыми группами А, В, С для селективной подборки. А еще там были таблички с группами селективной подборки поршней и пальцев, пальцев и кривошипов. Альбом изданный за долго до моего года рождения.

Фото с моего чертежа.
Я в конце 80-х рисовал эти поршня и цилиндры со всеми размерными группами, которые в 1950 году были в «учебнике»? А 20 годами ранее эти двигатели производились на немецком R-71? А проектировался он вообще в 20-х годах.
Мне как-то поплохело от осознания, что 60 лет мы не можем улучшить то, что немцы нам дали давным-давно.

Фото из альбома 1950года.
Несколько ранее мне рассказывал один инженер с интересного института, что уже сейчас немцы на некоторых двигателях ушли от обкатки. Сразу делают пару цилиндр-поршень в очень узких размерных рамках, а вскоре это будет у них на всех двигателях.
Что это у нас на заводе, в стране? Нас специально держат в устаревшем технологическом укладе? Какой смысл моего конструирования, если технологами мне дан основной размер прошлого века? Хоть не прошлого, но почти!
Это политика? Нам начальники говорят:
— Не берите глобальных проблем, этим занимаются большие Научно- Исследовательские Институты.
— Чем там они занимаются?
Понимание специального удержания мотоциклетного конструирования прошлым технологическим укладом овладело мной.

— Не рисуется чего-то.
— И чего? Умирать сейчас будешь?
Друзья отвлекали от безысходности, да и враги держали в тонусе. А тут вдруг командировка в Мелитополь. А накануне я одну бумажку прочитал, для служебного пользования. Некие бюллетени рассылало министерство автопрома по ведомственным заводам.
Одна из лабораторий космического НИИ предлагала заводам работающим вне оборонки технологию никотитового покрытия с дальнейшей эльборовой обработкой. Я списался с этой лабораторией города Куйбышева, отправил чертежи нашего поршня и цилиндра. Потом, втихаря, я отправил посылку с домашнего адреса с цилиндром.
Мы знали, что такое никосилевое покрытие, это гальваническое покрытие. Мы уже для спортивных моторов применяли его. А никотит, это плазменное покрытие. Мозги читателю забивать не буду.
— Поверьте, что это лучшее, что я знал к тому времени.
Решил заехать в эту лабораторию. Оформил командировку, не забыл, оформить допуск — давали такую бумагу в «первом» отделе. Я думаю, что сейчас тоже такие «первые» есть.
Командировка в Мелитополь на отлично, но это в другой раз. Приезжаем в Куйбышев, а я еще технолога захватил, самого молодого с ОГТ. Отметились в головном институте, где нас послали почти на окраину в интересующую лабораторию. Приезжаем, находим институт, здание которого напоминает общагу и вход тоже. Проходим и:
— Стоять!
Нам преграждает дорогу тетенька в униформе и с пистолетом на боку. По крайней мере, из кобуры что-то торчало. Я достал бумаги, объяснился …
— А нет, проход только с представителем лаборатории. Звони.
Звоню – не берет трубку никто. Сидим. Звоню. Сидим. Звоню. Стоим, курим. Звоню. Тетеньку упрашиваю. Звоню. Сотрудника какого-то завербовал: дойти до начлаба, о нас замолвить слово. Нет результата. Молодому технологу как то похрен, а я весь извелся. Часа два прошло не меньше.
Тетенька с пистолетом шумно обсуждает чего-то с группой интеллигентного вида, я решаюсь.
Ринулся резко, несколько скачков, лестница, третий этаж и по коридору уже шагом к дверям лабы. Но, никто не стрелял и даже не погнался. Постучал, захожу, а все на месте, включая начлаба. Здороваюсь, рассказываю о себе.
— А что Вы на звонки не отвечаете?
— Да проводок там припаять надо. Владиславович, ай, припаяй заодно у телефона.
Я начал изучать всю лабораторию, что-то она не напоминала о космосе, о новых технологиях. Она была похожа на технологическую лабораторию для студентов, в которой я учился в Индустриальном институте. В общем, как-то не очень.
— А можно у меня паренька с вахты привести, если его тетенька не пристрелила.
Паренька привели, но лучше бы не приводили, он просидел на стуле, не отвлекаясь ни на что до конца дня. А вот меня заинтересовало все сразу. Представьте:
Достаточно громоздкий аппарат для комнаты, весь обвязанный проводами и шлангами, с массой приборов и кнопок. Смущали самодельные нюансы, светильники из каких-то производственных деталей, пучки проводов, вскрытых и украшенных разной изолентой. Больше всего меня гипнотизировали стеклянные бутылки с детскими сосками. Они были чем-то наполнены и перевернуты. Соски переходили в прозрачные шланги и трубки, в которых что-то двигалось.
Включили, что-то внутри зарычало, застонало с переменой частотой и амплитудой. Потом стало шипеть, сверкать. Начлаб дал мне кусок темного стекла, не от бутылки, как я вначале подумал.
— Куда смотреть?
— На шпиндель.
— Тут еще и шпиндель есть?
Начлаб напоминал мне Шурика из комедии «Иван Васильевич….», но тут все было намного круче той машины времени.
Включился шпиндель, и я его сразу увидел, увидел и установленный на нем мой цилиндр. Цилиндр вращался, а в нем что-то отчаянно зашипело. Медленное вращение не сопоставлялось со звуковым сопровождением. Не могу сказать, сколько это было по времени, начлаб остановил душераздирающее шипение, когда электрическую дугу стало видно.
— Это не дуга, это плазма.
Объяснял мне начлаб, потихоньку выводя цилиндр для доступности. Он показал мне результаты напыления, долго «разжевывал» суть процесса, что мне стало казаться, что я понимаю. Слабак по химии, я многие вещи принимал от него как аксиомы. Сейчас многие знают плазменное напыление, ионо-плазменное испарение, а я это видел впервые, и впервые это касалось моих железяк. Мне все безумно нравилось. Время от времени меня охватывало волнение, и оно было явно заметно лабораторным обитателям. Начлаб предложил:
— Пошли, покурим?
Через коридор, потом спустились по другой лестнице, где не было тетеньки с пистолетом. Мы продолжали тему, уже переходя к жизни.
— Мне почему интересен мотозавод? У меня в плане работы есть обязательное условие о внедрении в производство этого процесса на заводах не нашего профиля. На наших это уже работает. У Вас массовое производство.
— Но вот эта грандиозность аппарата отпугнет моих производственников, начальников …
— О! Нет, нет. Этому аппарату, как ты говоришь, «сто лет». Это лабораторное оборудование. А есть станки с очень узкой специализацией и весьма простой конструкцией.
— Я несколько оторопел от химии и времени напыления.
— Это да, химиков надо будет учить, а вот время напыления мы будем уменьшать уже вместе.
Возле нас крутился какой-то старичок, неряшливо одетый. Полез в кусты акации, собирая бутылки. Начлаб, как бы, не замечал его совсем. Мы разговаривали прилично по времени. Закурили по второй. Вдруг возле нас прошли два школьника с ранцами и размахивая мешками со второй обувью. Я не выдержал:
— Они как здесь ходят, это же режимный объект?
— Ну да, но это уже обычная улица, двери мы открываем, чтобы покурить выходить. Кому тут надо заходить? Да никому.
— А тетенька с пистолетом?
Мы стали хихикать над всей этой секретностью, оба порассказывали байки про допуск и режимы. Вернувшись к теме, я спросил?
— А вот те показатели износостойкости, твердости, что мне показывали, они указаны после какой финишной обработки? Каким инструментом достигается чистота обработки, геометрия?
— Эльбор, в основном эльборовый абразив. Пошли, продолжим.
И мы зависли.
Только к вечеру мы вышли из этого секретного института. Начлаб пронес мимо тетеньки с пистолетом большую кипу бумаг для меня с договором о научно-производственном сотрудничестве. Я чувствовал себя энергетически заряженным на все 100%, а вот измученный молодой технолог выглядел опустошенно.
В поезде я еще раз пристал к нему с этим напылением, с эльбором, но его как то ни что не привлекало. Утром в окне стали проплывать Уральские горы. Но и это не волновало моего технолога. Помню, что рассказывал он о поселке «чимиков», где приходится жить одному с мамой, что мама его не отпускала в командировку.
— Зря я его взял, не будет мне поддержки от него в Ирбите.
А поддержка была нужна.
С кипой бумаг от начлаба я долго сидел в «приемной». Добившись приема главного инженера Перминова, я постарался достаточно сдержанно вести рассказ, обращаясь к документам, схемам, фотографиям. Григорий Николаевич слушал внимательно и умно. Мой отчет прошел в течении часа и воспринималось весьма адекватно. Смутила немного концовка. Перминов попросил кипу бумаг про напыление положить на боковой стол и спросил:
— Я думал, ты восторженно расскажешь про мелитопольский отдел конструктора? Как работает группа перспективного проектирования в Запорожье?
— О, да! Это отдельный рассказ. Но я думал, что новые технологии Вас больше заинтересуют?
— Интересуют! Интересуют.
Все.


— Вы не поняли? На этом, все!
Кому бы я ни рассказывал, про плазменное напыление, про эльборовую обработку, интересовала только познавательная часть, а еще больше про тетеньку с пистолетом и свободным выходом на улицу.
Через пару месяцев меня «занесло» в кабинет к Перминову, где я еще увидел положенную мной кипу тех бумаг. Ее так и ни кто не тронул.
Советский проект подходил к концу, он был, запрограммирован. Уже ни кто из нас, ни чего не мог сделать. А так не хотелось быть похожим на «молодого технолога». Начинался новый период государства, завода, конструктора.