Ожидание перемен. Семидесятипятилетию ИМЗ посвящается.


Вновь созданная группа, да еще с отдельным помещением, стала вниманием как начальников разных уровней, так и работников различного профиля. К нам заходили все и естественно мешали работать. Искусственная учтивость не позволяла нам сказать посетителю, что хотелось, но была и польза от них. Во-первых, мы знали все, что происходит на заводе и вообще. Во-вторых, нам понемногу помогали все. Когда не было модельного объекта, приходили поглазеть на нас, на эскизы, разговоры были легкими и недолгими. Появление моделей осложнило нам жизнь: разговоры стали длительнее и сложнее. Об этом расскажу позднее.

С чем приходил главный инженер завода? Я сначала думал, что он нас контролирует, приходя каждый день, глядя в кульман. Но потом понял, что у нас он отдыхает. Проходя по цехам и службам завода, решая реальные задачи, человек уставал. И четверть часа, а то и половина, проведенная среди молодежи и среди «грез», давала силы на продолжение «обхода».
С чем приходил простой инженер? Целей и вопросов уже было гораздо больше чем у «главного»:
— Неужели какая-то «перестройка», московская ли, политическая ли, пришла в производственную глубинку? Какие-то свои парни, а не институт, молодежь, а не маститые конструктора рисуют новый продукт. Почему применяют материалы и технологии, которые еще никто не дал?
— Почему время работы, не может быть терпением его окончания? Не мучиться и не грузиться мыслями, а наслаждаться их появлением, а затем их выполнением. А зарплату тогда вам за что платить?
Изменилось к нам и отношение от молодежного творческого коллектива. Кто-то посчитал, что его обошли, не взяли. Кто-то посчитал, что его миссия выполнена. Коллектив стал распадаться, несмотря на общие пикники и общественные приемы. Однако даже ушедшие считали себя причастными к делу и дружны с «устроившимися».
Вот это окружение меня инженерным интеллектом не просто питало энергией, а встраивало меня совершенным звеном в свою систему. Я понимал, что не каждому позволено, по большому счету, влезать в конструкцию и технологию единственного изделия легендарного завода, и в транспортную схему вообще. Однако я не знал, что главной проблемой будет не невыполнение задачи, а инженерная бюрократия. Но об этом потом.
В составе группы три человека: я, как руководитель и двигателист; Быков Андрей – ходовая, трансмиссия и т.д.; Рудаков Анатолий- дизайнер всего и вся. Кошелев попросил включить в группу Олега Халтурина, свободного художника в прямом смысле. Олег еще раньше отошел от участия в создании концепта. В группе перспективного проектирования его работу обозначал «Главный», отдельной строкой.
Чертим, рисуем, все идет быстро, так как большая часть работы была сделана еще в МТК. Этим же именем называем и сам прототип транспортного средства. Вернее, мы употребляем слово концепт кар, очень модное и как нам кажется очень обязательное. Словосочетание «концепт кар» вызывает споры, а вот название было оплошностью, нашей гордыней и первой зацепкой для наших противников.
Концепт кар — это формы, это панелеобразующие. Нарисовали, и …

А кто делать будет?
— Сделаем альбом чертежей. Главный что, не подпишет? Подпишет, куда денется. Спустим в цех.
— Ну, ну! Спустим в цех. Если специалистов и опыта нет в цехе, что толку спускать в цех.
— Есть технологи, есть лаборатория пластмасс. Как некому делать?
— Начальнику лаборатории это вообще неинтересно, там только Володя Сумин толковый работяга. Петя Сосновских может, но в старики себя записывает, я говорил с ними. Причем оба упор делают на вредность работы с эпоксидной смолой. Мы, говорят, свою дозу фенола уже нанюхались.
— Ты что предлагаешь? Или все, нарисовали и все?
— Самим надо делать. Я в студенчестве шлема клеил из эпоксидки, даже продал пару. Вот советчиков у нас будет много, это я гарантирую, а помощников вряд ли.
— «Поморников»,- съязвил Андрюха: – «Их и сейчас полно. Только двери открой, налетят!»
— Места у нас хватает. Толя, ты вон тот угол доразбери. Это твои предки – дизайнеры оставили.
— Они себя не дизайнерами, а художниками считали. Я вот их фотографии нашел:

— Толя, да ты на его место и сел.
— У меня кульман наоборот стоит, свет от окна.
— Это потому что он художник, а ты дизайнер, в тебе романтизма мало.
— Да нас за этот — то романтизм сожрать готовы, куда уж больше? А вот еще фото:

— Все панелеобразующие из пластилина, даже бак и седло, а нам две коробки пластилина для школьника выделили и все.
— Смотри, какая «крутая» крышка клапанов головки.
— Крутая? Из маслоуловителя крутая? Страшно!
— Ладно, ладно вам. Вот они сами делали формы. И нам нужно самим делать панели.
— Они из пластилина прототип лепят, а ты настоящее изделие предлагаешь делать. Из чего болваны? Пластилина нет, из дерева? Рубанком? Даже пластилин «предков» возьмем, нам на панель не хватит.
Сомнений было много. Начальство наверно наслаждалось нашими затруднениями, потому как на мои вопросы отвечало улыбками.
И вот кто-то из творческой группы нашел на заводской заправке странную пластичную массу без цвета и запаха. Работники заправки ее называли глицерином, но кроме названия ничего о ней сказать не могли. Мы забрали пару бочек. Проделав некоторые эксперименты на огонь и взрывоопасность на мальчишеском уровне, затащили эту массу себе в зал. Верхняя часть массы была несколько пластичнее нижней, значит в ней, был какой-то пластификатор. Химики из нас были еще те, но как то мы определились, что это скорее всего стеарин. Я еще некоторое время побеспокоился по поводу вредности, но и пугающих и оптимистических толкований не получил. Начальство это не интересовало, специалистов мы не нашли, поэтому перешли к постройке форм транспортного средства.
Грубые формы модели делали все вместе, а отделку доверяли только Толе. Он с увлечением зависал на выведении плоскостей. В конце смены Анатолий высказывал подозрения на счет стеарина, жаловался на сонливость и усталость. Я и Андрей по себе ни чего не замечали и списывали ворчания Анатолия на после армейскую адаптацию. Но как-то я после интенсивной работы с стеарином закурил сигарету. У меня закружило голову, и я уселся с ней прямо на пол, где стоял.
— Да, что-то в этой гадости есть.
— Кайфуешь? Может нам эту гадость в курилку отнести?
— Я говорил, что из стеарина что-то выделяется, и когда я над ним дышу много, у меня …
Толя много говорил, но сейчас я понимал, что он был прав.

На следующий день я повторил эксперимент. Некурящие не возражали. И если с утра, ни — каких кружений, то после часов четырех работы с панелями у меня снова обнесло голову. Потом, такой же эффект обнаружился в работе с эпоксидной смолой. Пластмассовики сразу объявили, что это фенол, что надо «завязывать» с такими работами.
— Завязывать? Половина сделана…
— Жизнь, или слава?- подкалывал Андрей.
— Какая слава? Главный с Пушкаревым так и ждут когда мы «упремся» во что-то. Даже не спрашивают: — «Где чертежи? Почему на подпись не несешь ничего?
— Да Главный конструктор бывает у нас реже, чем Главный инженер раз в десять, а Пушкарев вообще не бывает. А вот зам. по экспериментальным работам бывает у нас каждый день.
— К сыну, Олегу. Слушайте! Может перерыв на месяц со стеарином сделать? У Толи пластилин есть на салонную панель, у меня двигатель, кресла. У тебя Андрей ни рамы, ни привода. Давай за кульманы на месяцок.
Месяцок затянулся месяца на три. Правда, неделю еще заканчивали стеариновые формы. А потом наплодили кучу чертежей, я даже спустил папку на две формы в экспериментальный цех. Это задняя панель и левая боковая. Главный подписал не глядя, а вот с начальником цеха, товарищем Залесовом, пришлось побороться. Давние недружественные отношения хоть как должны были сказаться. Такой случай был года два назад, когда на меня списали большую партию уникальных поршней.
Списали за несоответствия по углам «неба» поршня: — клапана «приехали» в поршень. Долго спорили, проверяли, искали виноватых, в итоге объявили конструкторскую ошибку. Назначили виновным меня. Пушкарев отвел меня к начальнику цеха для показательной порки в присутствии мастеров и технологов. Сказать что обидно — ничего не сказать. В «концовке» Пушкарев с сарказмом взял всю вину на себя, объявив меня «молодым еще».
Я чувствовал во всем этом много артистизма и решил сам все проверить. Для начала вновь прорисовал все размерные схождения в десятикратном увеличении. При всех «плюсах» в допусках между клапаном и поршнем оставался зазор в 1.2 миллиметра. Затем, взяв пару бракованных поршней, пошел в инструментальный цех к своему другу «Хмырю». Леха стал опытным расточником, пока я болтался по институтам и спортклубам. Леха померив все на расточном, нарисовал свой чертеж, который не совпадал с моим.
— Брак расточника. Точка сферы выбрана неправильно, а от нее отсчет угла неверный.
К Залесову я пришел с этими чертежами, образцами и начал было объясняться, как тот просто встал и ушел. Я к Пушкареву, тот выслушал все, попутно пролистывая свои бумаги, и сказал всего:
— Хорошо. Идите, работайте.
Вроде, как и не было ни чего.
Тогда я стал привыкать к гонениям. Может они и послужили к созданию МТК- Молодежного Творческого Коллектива, а далее созданием группы перспективного проектирования. Все хорошо?
— Хорошо! Только кругом «фронт» или «оборону» надо держать. Вместо того, что-бы просто работать, нужно еще и вести «игру» с теми, или другими административными группировками. И нас и меня используют эти группировки в своих мелких целях: карьера, «десяточка» к зарплате, а порой просто примитивное эго.
Иван Михайлович — «Главный» — как бы совсем непомнящий прошлых распрей, очень мило беседует, дает дополнительные заданьица. А бывалые предупреждают:
— Он как кот, гладит, мурлыкает, а когда захочет, просто разорвет тебя как мышку.
— Пушкарев метит на его место, все гоняет в командировки с Перминовым, портфель ему носит. Готовит расклад новых сил.
После таких поучений от старых коллег не сильно хочется работать над глобальным проектом, хочется просто «посуществовать». Возвращаюсь после курилки в свой зал, а там дымина по всей комнате. Парни за кульманами как бы и не замечают.
— Что такое? Горим!
— О! Это я забыл! Я пластилин поставил на плитку греться.
Выскочил из-за кульмана Анатоль, но из-за едкого дыма не смог даже приблизиться к плитке с подносом пластилина. Я отважно подскочил и снял крышку с подноса: хлопнуло пламя. Сумев быстро обратно закрыть крышку, я также скачками вернулся к дверям. Пламени не было, но едкий дым из под крышки повалил с удвоенной силой.
— Открывайте форточки!
Найдя варежки и просчитав варианты нейтрализации объекта, я, затаив дыхание, в наклон пробежал до подноса, схватил, и не открывая выбросил его в открытую форточку. Возвращаясь на исходную позицию, вдруг услышал с улицы:
— Е… такое-растакое. Вы там что? …
Мат стоял отчаянный.
Надышавшись воздуха и вытерев слезы, я приходил в себя. Мат с улицы становился более отборным, что вызывало уверенность, что пострадавший выживет. Получить порцию горящего пластилина на безмятежном зимнем складе металла было очень эффектно! Открыв все двери, я пошел глядеть результаты пластилиновой бомбардировки.
Дядя Коля встретил меня вопросительным взглядом. А я, что бы ни сдать себя:
— Дядя Коля, трубы тонкостенной на тридцать надо, раму концепт кара сами делать будем.
— Косепт? Эх, молодежь? Привезу вам на консепт.
.
«Старшина Радионов», «Дядя Коля», был маленьким, добродушным, спокойным человеком, но когда в День Победы он одевал китель с медалями и орденами, а они не вмещались на его грудь, я понимал, какой это человечище.
Обрадованный, что с дядей Колей все нормально, я вернулся в зал. Минут через десять дым выветрился, и вообще ЧП осталось незамеченным широкой общественностью в отличие от события недельной давности.
Зашла Ирина с копировки и попросила принести ей от дяди Коли бутыли с нашатырным спиртом. Молодежь вся у нас, как не помочь поднять двадцатилитровые бутыли в деревянной обрешетке. В приоткрытую дверь слышу, что «шоперятся»- тащат первую по лестничному проему, потом вторую. Потом, раздается хлопок, звон битого стекла, и дверь залетают Андрей с Резцовым.
— Закрывай, закрывай двери. Виктор, форточки открывай.
— Нет, не открывай, нашатырь тогда к нам потянет.
— Грохнули все-таки?
— Да, одну. Мы две-то подняли.
— А стекло на лестнице?
— Стекло в обрешетке осталось. Верхняя деревяшка оборвалась, и бутыль о перила хрясть. Но вроде все в обрешетке осталось. А, Андрей?
— Не знаю, меня сперва развернуло, потом как в нос вдарил смрад. Я с закрытыми глазами как-то ручку от нашей двери нашел.
Бессвязные воспоминания прервали женские крики с лестничной площадки.
— Попытка проскочить не удалась.
Констатировал Андрей. Потом еще пара попыток не удалась. Лестничная площадка еще была коридором, соединяющим три зала второго этажа и два участка первого этажа. Заблокированными остались мы в своем зале и участок цеха на первом этаже. Вентиляции на площадке не было. На что мы надеялись, не знаю. Но веселились при каждой брани, раздававшейся с площадки. Нам никто не звонил. Хоть бы спросили: — «Живы ли?»
Прошло часа два абсолютной тишины, пока мы насмелились на разведку. Добежав до копировки, с трудом открыли дверь. Девчонки тоже сидели тихо, задраив окна и двери.
— К вам кто-то приходил?
-А как придешь? Нет.
— А может мы все уже того? Хоть бы позвонили. Давайте сейчас мы все пооткрываем, потом и вы откройте что можно.

На фото Кузеванова ксерокс 80 х годов.
Вообще-то копировальный центр был режимным объектом. Вход воспрещен, общение только через окошечко в двери.
Ох, уж эта общественность! А порой от посетителей хотелось закрыться на засов. Мало кто приходил с конструктивными разговорами, в основном поглазеть, поболтать. Однако мы были неким центром информации, куда все несли самые разнообразнее новости. Заканчивался 89 год, политические страсти наполняли коллективы и умы.
Вот опять пришли два журналиста, один местный, другой с области. Опять интервью, опять об одном и том же.
— Виктор Николаевич, мы представляем партию демократического …. Вот этот господин … возглавляет уральский регион. Насколько я знаю ваши взгляды и заявления, вы можете стать членом нашей партии.
— Я членом вашей партии? Но я конструктор, я не собираюсь заниматься политикой. Да, я критикую коммунистов…
— Мы тоже не политики, но гражданскую позицию выражаем … И потом я знаю ваши высказывания и о Ленине, и о коммунистах…
— Мне бы хоть платформу партии разъяснили?
— Вот проект Устава, еще проект, ознакомься. Я вот вожу господина … со Свердловска, знакомлю с людьми передовых, демократических взглядов, с кем страну будем дальше строить.
— Все это лестно, Устав, конечно, я почитаю. С коммунистами мне точно не по пути, хотя говорят, что они станут другими.
— За семьдесят лет они были всякими, но не стали ни твоими, ни моими. Вообще-то я шел предложить вам Виктор Николаевич возглавить городскую организацию нашей партии.
— А вы?
— Я буду продвигать идеи партии в информационном поле. Я зайду через день, подумайте.
Господа- товарищи ушли, оставив меня несколько ошеломленным, да и парни все в недоумении.
— Вот те на! Политика. Какая партия?
— А что можно партии открывать?
— Ура! На митинги ходить будем, работать не будем. Виктор сейчас речи будет писать.
— Да вот вроде писать-то есть кому, ко мне приходили за другим. Я вот пока думаю не подстава ли это? Хотя, я давно против коммунистов высказывал всякое. Но что-бы вступить в другую партию? Лучше бы директор пришел.
— И чего мы ему покажем, горы мыльного стеарина?
— Да, кстати, пора клеить панели. Кайф будем мерить?
— Шеф, пора бросать курить, только вчера за сердце хватался.
— Я от другого хватался. Вчера носил свой глушак к Главному, а он меня обвинил, что я от работы отлыниваю.
— Вот бы он тебя похвалил. А мы-то, как бы побалдели бы.

Пришла весна девяностого. Работы продвинулись прилично. Общественный творческий молодежный коллектив, а вернее, парни из экспериментального помогли сделать макет рамы, подрамники. Кое-что делалось и по планам экспериментального цеха. С деревянного цеха пришел болван седла, и болван задней панели.
А сами мы погрязли в изготовлении панелей из стекловолокна и эпоксидной смолы. Вернее кайф ловили Анатолий и я. Народ только подхихикивал над нами, некоторые приходили смешить нас, ну и т.д.

Андрей увяз в передней подвеске, она у него рулилась в крайних положениях, а может он клеить не хотел.
Помогал и МТК: Борисихин Алексей угнал в командировку по ЗАЗовским комплектующим, Борис Русаков по Вазовским. Парни дошли до ЦК ВЛКСМ, доказывая, что комплектующие нужны не на продажу, а для концепт кара. Они привезли все, что я просил.
И когда цеховая кладовщица с недоверием к подписанному «требованию» выдавала ту или другую деталь, намекая на шоколадку, или просто не давала, я опять начинал ругать коммунистов и социализм.

И вот уже есть что-то, что можно поставить на колеса, и даже усесться.
У меня был нарисован двигатель полностью, но Главный не подписывал альбом чертежей, ссылаясь на подготовку к чемпионату Союза. Готовился тайно к чемпионату Союза и я с группой товарищей.
Буквально подпольно готовился двигатель жидкостного охлаждения для чемпионата страны. Кроме меня в группу товарищей входили: Борисихин Алексей- начальник участка экспорта; Губин Андрей – главный механик литейного цеха; … Николай- механик экипажа; Тюленев Михаил- многократный чемпион страны и его колясочник Курсов Леонид. Компания солидная, но требования друг к другу не выставляли, работа шла ровненько.
Не только Главный не знал о подготовке сюрприза, но и сотоварищи по команде не знали. По документам двигатель записали как запасной и, так и отправили на чемпионат не катав.
ФОТО и РАССКАЗ Михаила
Весь зал был заполнен моделями, панелями, только нам понятными приспособами. Кульмана сиротливо жались к окнам.
Рама нашего транспортного все меньше походила на раму, все больше на «плечики» для панелей. Мы постоянно ее одевали и затем снова раздевали. Вопрос стыка панелей становился главным. Подгонка, подгонка выматывала и морально и физически. К этому времени Главный стал нас все больше грузить дополнительными заданиями. От этого было плохо и хорошо. Хорошо в том, что мы отвлекались от рутины производства пластиковых поверхностей и садились за кульмана. А большинство заданий были нелепы для предназначения группы перспективного проектирования; например, крытая коляска.
В Ирбите давно колхозили «крытые коляски». Одни были красивые, другие практичные, третьи огромные и так далее. Но в основном это были конструкции из доступных материалов и гаражных технологий. Тема в принципе нормальная, но, ни как не перспективная. Как то мне удалось ее сплавить на Олега — свободного художника и лабораторию пластмасс.
А вот другую тему сплавить не могло быть и речи. Повел как-то меня Главный в отдел механика, где, к моему удивлению, собрался мозгоспособный заводской люд. Нам было за что уважать друг друга и в то же время относится ревностно за те или другие работы. Меня, думаю, недолюбливали за то, что я «рацухи» признавал за инженерное мошенничество, что имел больше всех изобретений и что взял на себя грандиозное задание, как многие считали — невыполнимое.
Похвалил себя, молодец, а собрал нас Секретарь горкома партии, коммунистической конечно, Александр Рудь. Он рассказал, как его начальство свозило их, секретарей горкомов, в госпиталь для инвалидов – афганцев. Под впечатлением увиденного, Рудь попросил о создании инвалидной коляски с приводом и ее производстве на заводе. Решили, что сперва порисуем, потом обсудим предложения, а потом создадим временную группу для создания проекта.
Благородная задача, надо браться в любом случае – рассуждал я, возвращаясь с Главным. Дорога занимала минут десять, можно было и поговорить.
— Да, благородная, но трудновыполнимая с точки зрения различных ведомств, министерств. Вот отдел информации соберет материалы, передадут нам, тогда поговорим об этом подробнее. Как будто секретари о госпиталях раньше не знали. Почему нам задание, а не профильным заводам?
— Ситуация в стране такая. Дефицит всего.
Главный посмотрел на меня как на несмышленыша. Молчание у него было намного значительное, чем реплики. Да и реплики подавались так, что у них был подтекст. Я вышел из темы и стал просто отслеживать как подает мысли Иван Михайлович. У него не было лишних слов, он не поправлялся. Мысли четко ложились на речь, не то что у меня, когда мысль убегает куда-то вперед, возвращается, а порой не возвращается, как вот и сейчас:
— А за что он стал Главным конструктором? Что он такого нарисовал, внедрил, что его поставили главным? Что-то провал памяти. За шесть лет работы под его началом, я не узнал:- Что нарисовал Главный? Говорят, что Туполев и Королев были не столько конструкторами, сколько организаторами. Хорошо. Что организовал Главный? За что недавно получил медаль? Действительно, почему я не знаю за что медаль? Семьдесят третью не внедрили. Внедрили заднюю передачу, пластмассовый фильтр, приборная панель и еще что-то. Ладно, ладно, ладно, чего я к нему привязался? А вообще старых поспрашивать надо будет.
— Я подписал записку о командировке тебя в Запорожье.
— В Мелитополь еще.
— Да еще в Мелитополь, поездом только.
Я давно просился на ЗАЗ и Мелитополь. Во-первых последние их конструкторские работы были очень значительные, во-вторых много слышал о том что в основе конструкторских отделов этих заводов были ирбитчане.
Придя в отдел, сообщил новость Гейслеру Петру Неоновичу. Это был старейший работник, который участвовал в разработке легендарных проектов «Белка», «Огонек».

О Гейслере я написал отдельно главу, командировка была интересна, но не здесь о ней, а вот об инвалидной коляске стоит продолжить.
С отдела информации пришел «Ваганыч» — переводчик Ваганов Анатолий Семенович. Мы давно сдружились и часто встречались, я постоянно пользовался его техническими переводами. Отдельно любил слушать его рассказы о загранкомандировках с начальством. Темы были закрытые, но интересные! Так как касались похождений наших начальников за рубежом.
Ваганыч принес аж целый альбом по коляскам с фото и описанием.
— Можно не изобретать, все уже есть. Перерисовываем и адаптируем под советские комплектующие.
— Ага, наверное. Я тебе еще новость принес, даже не знаю, понравится она тебе или нет?
Анатолий достал из своего видавшего виды портфеля немецкий журнал «Motorrad» с закладочкой. Под закладочкой было вот это:

Фото меня сразу напрягло. Причем один из наших вариантов для города, ну очень напоминал разработку «Krauser domani».

— А ты думал, что ты один до единого кузова додумался?
— Почему я один, я наоборот доказывал нормальную логику конструктора или дизайнера, взявшегося за трехколесный мотоцикл.
— А чего расстроился? Радуйся, что группа перспективного проектирования, как немцы, идет на передовых рубежах…
— Ваганыч? Вот сейчас твой сарказм мне только и нужен.
— Там полистаешь журнал дальше, я переводик еще к одной статье карандашиком сделал, почитай обязательно.
Немецкая фирма «Krauser domani» не только построила концепт, но и начинает производство трехколесного транспортного средства как у нас. А у нас только чертежики, да рисунки. Я был раздосадован, злился на начальников, которые так долго мариновали нас с нашим МТК, да и сейчас маринуют.
Кстати начальники, откуда-то, узнали про статью, приходили, читали перевод и хвалили нас и себя, за то что: — «В правильном направлении идете товарищи»! Вспомнили, что мы участвуем в каком-то социалистическом соревновании среди молодежи и присудили нам первое место.
Награждение было торжественным во Дворце культуры. Нам вручили огромный диплом, гитару и приличный торт. Почти всем молодежным коллективом завалились ко мне в однокомнатную квартиру, слопали торт с чаем и сухим вином. Гитару отдали самому молодому, а диплом я принес на работу.
Долго ходил по залу: — « Куда бы повесить?». Потом определил, что двери, это место самое посещаемое, и определил его там. Прицепил его на кнопки разворотом, где про нас и все подписи.
Пришел Володя Резцов, он был в составе молодежного коллектива, но не в группе перспективного проектирования. Володя сменил вид диплома разворотом портрета Ленина. Собрал от кульманов ножи для заточки карандашей и давай метать их в портрет. Потом и коллектив подключился.
Как-то я этот момент проморгал, или занят был чем-то. Стою себе за кульманом думу думаю, вдруг криком раздается:
— Это? Это что такое? Это что, вы так к директору и ко мне выражаете свое отношение? Это на вчерашнее награждение отношение? Завьялов?
Я в недоумении выполз из-за кульмана. Пару минут я не понимал, за что меня отчитывают, да так неприязненно. А когда понял, то начал оправдываться, это не имело действия. Перминов – главный инженер завода громил всех кто тут был. Успокоился только, когда за главным конструктором послал. Только тогда Резцов объяснился, взяв всю вину на себя. А Перминов взревел на меня снова, что распустил я тут всех, что собираю я тут всякую …
Володя перевешивал диплом, заглаживая дыры от ножей. Пришел Пушкарев вместо Главного, что-то давай рассказывать, в полголоса, Перминову, потом они вовсе ушли под ручку. Кто-то хихикал, кто-то смывался, кто-то меня упрекал, только я стоял подавленный и молчал.
— «Получил», называется «на ровном месте».
Зашел Зефиров Борис Владимирович.
— Совещание проводили? А какой расстроенный главный инженер от вас ушел. Жалуется мне, погубят, говорит они меня, так и сказал. Виктор, ты наверно двигатель новый нарисовал?
— Нет Борис Владимирович, не было совещания. Тут Володя Резцов чуть ножом в Перминова не метнул, или метнул.
— Ножом в главного инженера? Ничего себе. А за что?
— А ни за что, он в Ленина метился.
— Метился в Ленина? Ну, знаете товарищи? Такого я от вас не ожидал. В Ленина? Ножом? Да в наше время, расстрел!
Зефиров был старейшим работником завода — легендой. Он еще из Москвы эвакуировал завод, был известным мотогонщиком, ну, и так далее. Он стоял молча, видимо ситуация спутала его планы. Обычно он приходил к нам с какой-то новостью, но главной его миссией всегда было, быть в центре события.
— Расстрел. Виктор. Расстрел. Да. Я что зашел?
Лицо его освободилось от напряжения, появилась интрига в улыбке. Борис Владимирович подошел к кульману, за которым сидел я в безнадежности и будто только для меня начал сообщение.
— У нас на заводе создана спец. группа по созданию транспорта для инвалидов?
Я неожиданно отвлекся от произошедшего и уставился на Зефирова.
— Представляешь, создана группа из электриков, конструкторов, технологов, которые должны сделать инвалидную коляску для Афганцев.
Я прервал Зефирова, стуча карандашом по кульману.
— Потом Виктор, потом, до расскажу…
Он рассказывал про важных персон, которые патронируют проект, про особенности движения коляски и т.д. и т.п. Через какое-то время мое вмешательство прервать речь легенды и обратить внимание на кульман было опять отклонено, и я подчинился ситуации. А когда Борис Владимирович сделал паузу, чтобы продолжить, я показал ему чертеж этой коляски. Я показал парней, которые входят в эту таинственную группу.
Пауза. Пауза для всего.
Он помолчал, улыбаясь, потом махнул рукой и пошел из зала.
А я несколько отошел от скандала и смотрел на уходящего с умилением.