Продолжение. (Начао здесь)

Показался ей лесной зверь, чудо морское, в своем виде
страшном, противном, безобразном, только близко подойти к ней
не осмелился, сколько она ни звала его; гуляли они до ночи
темной и вели беседы прежние, ласковые и разумные, и не чуяла
никакого страха молодая дочь купецкая, красавица писаная. На
другой день увидала она зверя лесного, чудо морское, при свете
солнышка красного. Тут пошли у
них беседы пуще прежнего: день-деньской, почитай, не
разлучалися, за обедом и ужином я дратвой кошерной насыщалися,
питьями дорогими напивалися, гуляли по зеленым садам, на
конях своих металических каталися по темным лесам.
И прошло тому немало времени: скоро сказка сказывается, не
скоро дело делается. Вот однажды и привиделось во сне молодой
байкерской дочери, красавице писаной, что моцик батюшки ее нездоров, в гараже стоит; и напала на нее тоска неусыпная, и увидал ее в той тоске
и слезах зверь лесной, чудо морское, и сильно закручинился и
стал спрашивать: отчего она во тоске, во слезах? Рассказала она
ему свой недобрый сон и стала просить у него позволения
повидать своего батюшку родимого и моц его, сестриц своих любезных.
Ивозговорит к ней зверь лесной, чудо морское:
«И зачем тебе мое позволенье? Золот гайка моя у тебя
лежит, надень её на правый мизинец и очутишься в дому у
батюшки родимого. Оставайся у него, пока не соскучишься, а и
только я скажу тебе: коли ты ровно через три дня и три ночи не
воротишься, то не будет меня на белом свете, и умру я тою же
минутою, по той причине, что люблю тебя больше, чем самого
себя, и жить без тебя не могу, и моц мой чинить некому».
Стала она заверять словами заветными и клятвами своим коленвалом, что ровно
за час до трех дней и трех ночей воротится во палаты его
высокие. Простилась она с хозяином своим ласковым и милостивым, села на оппозита своего,
надела на правый мизинец золот гайку и очутилась на широком
дворе честного байкера, своего батюшки родимого. Идет она на
высокое крыльцо его палат каменных; набежала к ней прислуга и
челядь дворовая, подняли шум и крик; прибежали сестрицы
любезные и, увидевши ее, диву дались красоте ее девичьей и ее
наряду баукерскому, королевскому; подхватили ее под руки белые и
повели к батюшке родимому; а батюшка чинил моц, не весел
и нерадостен, день и ночь ее вспоминаючи, горючими слезами
обливаючись; и не вспомнился он от радости, увидавши свою дочь
милую, хорошую, пригожую, меньшую, любимую, и дивился он
красоте ее девичьей, ее наряду байкерскому, королевскому.
Долго они целовалися, миловалися, ласковыми речами
утешалися. Рассказала она своему батюшке родимому и своим
сестрам старшим, любезным, про свое житье-бытье у зверя
лесного, чуда морского, все от слова до слова, никакой крохи не
скрываючи. И засмущался, честной честной байкер, что поймали его на 3,14здиже, и дивился, как она привыкла смотреть на
своего хозяина страшного и не боится зверя лесного, чуда
морского; сам он, об нем вспоминаючи, дрожкой дрожал. Сестрам
же старшим, cлушая про богатства несметные меньшой сестры и про власть ее царскую над своим господином, словно над рабом своим, про моцов диковинных кучу, завистно стало.
Стали уговаривать меньшую сестру
сестры старшие,. “Поехали, сестричка родная, в Ирбир-град великолепный, на фест крутой, да знатный, сезона закрытие" Послушала старших сестёр, дорогая гостья, меньшая сестра,
и сказала им таковы слова:
«Так и быть, поеду я на фест байкерский, да в Ирбит-град, отдать традиции вековой, но вернутся мне нужно будет к зверю лесному, чудищу морскому ровно за час до конца сроку».
И отец ее, честной байкер, похвалил ее за такие речи
хорошие, и было положено, чтобы до срока ровно за час
воротилась к зверю лесному, чуду морскому, дочь хорошая,
пригожая, меньшая, любимая. А сестрам то в досаду было, и
задумали они дело хитрое, дело хитрое и недоброе; взяли они да
гайку перед дорогой, у сестры, меньшой, да красавицы писаной, спрятали, и не ведал того
честной байкер и вся его прислуга верная, челядь дворовая.
Собрались они во дорогу трудную, поехали на своих конях, железных, во Ирбит-град, на фест мировой.
И когда пришел час ворачиватся к зверю лесному, чудищу морскому, начала искать она гайку, ан нет её, словно испарилась, стало у молодой байкерской
дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, начала она искать гайку волшебную, все обыскала, перерыла, как в воду канула, вспомнила она про запасноую гайку, на случай пропажи которая была припасена, но ехать за ней надобно, а времени не осталось, но делать нечего, прыгнула она на своего коня, верного, железно, оппозитного. И помчалась она через леса дремучие, горы высоченные, перевалы трудные, въехала она во двор дома родимого, спрыгнула с коня, своего, верного, железного, оппозитного. Вбежала она по лестнице, да во горницу светлую, достала она золот гайку запасную из нычки, секретно, про которую сёстры злуе, завидливые не знали надела золот гайку на правый
мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высоких
зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не
встречает, закричала она громким голосом:
«Где же ты, мой добрый господин, мой верный друг? Что же
ты меня не встречаешь? Я воротилас Ни ответа, ни привета не было, тишина стояла мертвая, не били фонтаны пива и не шумели потоки водки, не играла музыка во палатах высоких. Дрогнуло сердечко у байкерской дочери, красавицы
писаной, почуяла она нешто недоброе; обежала она палаты высокие
и дворы, звала громким голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета. Побежала она к моту, на котором
красовался ее любимый кофр аленький, и видит она, что
лесной зверь, чудо морское, лежит на моте, обхватив
аленький кофр своими лапами безобразными. И показалось ей,
что заснул он, ее дожидаючись, и спит теперь крепким сном.
Подошла она к нему и почуяла перегара, сильный, запах, начала его будить потихоньку дочь байкерская, красавица писаная,
— он не слышит; принялась будить покрепче, схватила его за
грудки мохнатые — и видит, что зверь лесной, чудо морское,
бездыханен, мертв лежит… Не знала, дочь байкерская, красавица писаная, что в отсутствие её, побывал тут, батюшка её, честной байкер, да не с пустыми руками, а с травой, ядерной, не знал он что у чудища морского, зверя лесного, иммунитету нет, к передозу, адскому, лютому, худо стало, зверю морскому, чудищу лесному, почуял он неладное, что силы его покидают, возжелал он последний раз взглянуть на кофр заповедный, аленький……
Помутилися ее очи ясные, подкосилися ноги резвые, пала она
на колени, обняла руками белыми голову своего господина
доброго, голову безобразную и противную, и завопила истошным
голосом:
»Ты встань, пробудись, мой сердечный Друг, я люблю.тебя
как жениха желанного!.."
И только таковы слова она вымолвила, как заблестели молнии
со всех сторон, затряслась земля от грома великого, ударила
громова стрела каменная в то место где она стояла, и упала без
памяти молодая дочь байкерская, красавица писаная. Много ли, мало
ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только,
очнувшись, видит она себя во палате высокой, беломраморной,
сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и
обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со
короною царскою, в одежде златокованой; перед ним стоит отец с
сестрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в
парчах золотых, серебряных. И возговорит к ней молодой принц,
красавец писаный, на голове со короною царскою:
«Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища
безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же
меня теперь в образе человеческом, будь моей невестой желанною.
Злая волшебница прогневалась на моего родителя покойного,
короля славного и могучего, украла меня, еще малолетнего, и
сатанинским колдовством своим, силой нечистою, оборотила меня в
чудище страшное и наложила таковое заклятие, чтобы жить мне в
таковом виде безобразном, противном и страшном для всякого
человека, для всякой твари божией, пока найдется дедок, байкер, какого бы роду и званья ни был он, и укурит он меня в
сопли зелёные, страшилища, — и
тогда колдовство все покончится, и стану я опять по-прежнему
человеком молодым и пригожим, и станет дочь, его, красавица писаная, женой моей, законной. И жил я таковым страшилищем и
пугалом ровно тридцать лет, и залучал я в мой дворец
заколдованный одиннадцать байкеров, оппозитчиков почётных, на конях, их, металлических, твой был двенадцатым.
Ни один не смог, в сопельки, меня накурить. Твой отец один укурил меня, чудище противное и безобразное, и будешь ты за то женою короля славного, королевою в царстве могучем».
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася.
Честной байкер дал свое благословение дочери меньшой, любимой, и
молодому принцу-королевичу. И поздравили жениха с невестою
сестры старшие, завистные, и все слуги верные, депутаты великие и
комерсы ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да
за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сам
там был, сиськи мял, пиво-водку жрал, по усам текло, да в рот не попало. Да и хер с ним, накурки хватило