Есть выходные и отпуски, есть прогулы и отгулы, а есть майские праздники, которые при удачном стечении красных дней календаря и выходных превращаются в лишний отпуск.

В 2018-м майские были небольшие — 4 дня, но наш с Антоном устоявшийся мотодуэт счёл, что это хороший повод проведать некогда братскую союзную республику — Молдавию. Изначальный маршрут предусматривал прострел до Одессы, поворот на запад до Болграда, а уже оттуда проезд через всю Молдавию с юга на север. Но четырех дней в расслабленном режиме на такое было маловато; мои изыскания показали, что особых достопримечательностей южнее Кишинёва нет и маршрут перекроили: Киев — Умань — Ямполь — Сороки — Сахарна — Цыпово — Кишинёв — Ямполь — Умань — Киев.



Экономя время, отыгрывая пару часов и двести километров, выезжать решили вечером последнего рабочего дня и ночевать в Умани. В офис мы с Вулканом — Kawasaki en-500 — прибыли навьюченные и обмундированные по-походному.



Пока закончили работу, пока встретились с Антоном на Хьюсе — Hyosung GT-650, пока собрались и выехали — на трассе мы оказались, когда уже стемнело.

Как-то так складывается, что Умань мелькает почти во всех наших поездках и одноимённая гостиница в центре города стала как родная, и для мотоциклов давно уже присмотрели охраняемый двор рядом с гостиницей.



Ранним утром мы сдали номер, забрали моты и выехали из Умани на винницкую трассу. Этой дорогой мы проезжали год назад по пути в Карпаты и либо тогда она была лучше, либо мои воспоминания о ней искажались ретроспекцией. Дорога обросла ямами, будто тут отбомбилась эскадрилья бомбардировщиков. В этих ямах растворилась наша скорость — выше третьей передачи подниматься было негде и незачем.



Антон вёл, я тащился за ним. Рваными были и курс и темп: мы лавировали между выбоин, ускоряясь на редких ровных участках и тут же сбрасывая газ и тормозя, когда заканчивался асфальт.

На одном из таких ускорений я почувствовал, что «ушла» регулировка курка сцепления — отпущенный, он болтался и почти упирался мне в пальцы. «Странно, подумалось мне, — отрегулировал ведь недавно».

Останавливаться посреди трассы в таком паршивом месте не хотелось, но курок с каждой минутой ослабевал все сильнее и назревал момент, когда я просто не смогу выжать сцепление — не хватит хода курка. Бибикнув и моргнув фарой Антону, я съехал на обочину.

— А вот отрегулировал бы сразу, как надо — и не страдал бы фигнёй, — высказался Антон, стоя надо мной, пока я настраивал тросик.
Упрёк я проглотил — может, и впрямь недосмотрел, недорегулировал, недоконтрил.

Спустя 10 минут мы снова тряслись по колдобинам трассы. Через километр при переключении я ощутил, что передачи переключаются всё тяжелее и тяжелее и пока я переваривал эту информацию, курок сцепления безвольно обвис и ткнулся мне в руку. Отсемафорив Антону, я пошел на аварийную посадку. Понизился до второй передачи без сцепления, съехал на обочину, погасил скорость и на ходу заглушил мотоцикл. Пару рывков — и я стою. Антон моего исчезновения не заметил и пошуровал дальше. Звонком я развернул и вернул его к себе.

«Неужели снова регулировка», — думалось мне, пока я слезал с мотоцикла и наклонялся к тросику. Но нет, в этот раз все было занимательнее — оборвался тросик возле курка. Я ждал его из Польши две недели, стоил он двадцать долларов, а прожил — девять месяцев и пару тысяч километров.



Поломка вызвала нормальную реакцию здравомыслящих людей – «ну наконец-то, давно пора, а то едем уже второй день, а ещё ничего не сломалось».

Мы переехали в тень на другую сторону дороги и начали изучать возможность ремонта. Запасного тросика не было, но длины оставшегося хватало, чтоб нормально дотянуться до рычага. Оставалось найти ремонтную бобышку и насадить её на тросик. За два года у нас это не первый случай обрыва тросика сцепления — осенью 16-го такое уже случалось на китайской 250-ке Антона. Произошло это в Беларуси и оставило настолько сильный след на психике Антона, что даже продав ту злополучную 250-ку, он продолжал возить с собой горсть ремонтных бобышек. И вроде бы всё хорошо — тросик есть, бобышки — тоже, но диаметр ремонтных бобышек оказался больше диаметра в отверстии рычага.

— Нам бы как-то обточить бобышку, чтоб она в ручку села, — задумчиво говорит Антон
— Надфильками обточим.
— Где ты на трассе надфильки-то возьмёшь?
Вместо ответа я приседаю возле кофра и начинаю рыться в инструменте.
Оперевшись на руль Вулкана, Антон наблюдает за мной.
Я достаю из кофра набор советских ещё надфилей и победно поднимаю над головой.
На лице Антона красочно переливается вся гамма сложных и противоречивых чувств.
— А тиски с верстаком ты там, часом, не прихватил?

Мы раскурили по самокрутке и я занялся подгонкой новой бобышки к старому рычагу сцепления.



За время ремонта моя уверенность в единстве мотобратства поколебалась. Из четырёх проехавших мотоциклистов остановились двое, предложив помощь. Двое же просвистели мимо, зачем-то посигналив и помахав руками. Они, видимо, сочли, что я отдыхаю посреди трассы возле мотоцикла с инструментом в руках.

Всем немотоциклистам нравится обычай мотоциклистов здороваться на дороге. Красивый обычай, что и говорить. Как ритуальное поднятие забрала у съехавшихся рыцарей. Истоки понятны. Автомобилистов много, нас — меньше; они защищены металлом, мы — открыты со всех сторон. Оттого и возникает чувство причастности к одному племени, одному братству, одному ордену. Устав только у ордена неписанный. Поднимают в салюте руку почти все, а последствия это жеста осознаёт далеко не каждый.

Поднимая руку, ты не только приветствуешь товарища по количеству колёс, ты осознаешь вашу с ним хрупкость и принимаешь на себя некие обязательства. Ты обязуешься остановиться возле него и помочь ему. Инструментом, советом, мотком изоленты, литром бензина. Возможно — в ущерб своим планам и времени.

Мне непонятны мотоциклисты, проезжающие мимо мотоцикла, стоящего посреди трассы и поднимающие в приветствии руку. Если они хотят сказать, что мы принадлежим к одному братству, так что ж это за братья, которые не помогают в беде?

Пока я, второй час обстругивая бобышку и пальцы, возился с тросиком, на горизонте появились демиурги дорог, в чьих руках земные пути наши. Бригада дорожников, десяток человек на Урале с КУНГом, останавливаясь у каждой ямы, неспешно, но неумолимо надвигалась. В десяти метрах впереди Урала шёл начбригады. Место для ремонта мы выбрали в метре от очередной ямы и потому имели возможность вблизи наблюдать его нелёгкий труд.

— Да, работаю сегодня. Карту ям черчу, — говорит он кому-то по телефону.
Он наклоняется над нашей ямой и «чертит карту» — обводит яму белым школьным мелком, рисуя многоугольник.

Его подчинённые тем временем занимались предыдущей ямой, точно так же обведённой мелком. Они отбойным молотком приводили неправильные очертания ямы к строгой геометрической форме, заданной начальственным мелком, потом засыпали её гравием и доставали современное высокотехнологичное устройство для самой ответственной операции — чайник. Старый закопченный чайник с носиком. Из него яма заливалась нагретым битумом и утрамбовывалась. Потом чайник убирался в «Урал» для нагрева новой порции, а дорожники переходили к следующей яме.

Дойдя до нас, рабочие попросили освободить операционное поле. Они же и подсказали, что дальше по трассе есть СТО для дальнобойщиков. Антон съездил на разведку и уже через полчаса, собрав все наши пожитки, мы приехали туда. Не взяв денег, нам рассверлили ручку сцепления и новая бобышка замечательно угнездилась на старом тросе.



Неожиданные ремонты всегда вносят свежую струю в поездку, но увы – отнимают время. По плану ночевать мы должны были уже в Молдавии, а пришлось — на нашей территории, возле пограничного Ямполя.



Ни о каких гостиницах и хостелах в Ямполе интернет не знал, и мы в сгущающихся сумерках начали утюжить трассу в поисках съезда в сторону, где можно было бы разбить лагерь. Нашлась грунтовка, мы съехали туда и потряслись прочь от асфальта. Дорогу окружали деревца и окаймлял земляной бруствер, через который нам было не перевалиться. Отступать не хотелось и мы пылили дальше. Метров через триста грунтовка начала уходить в лесок. Выйди нам в лоб встречный — и не разъехались бы, так дорога была узка. Антон оторвался от меня и к моменту, когда дорога пошла вниз, я его уже не видел. Спуск становился все более крутым, под колёсами была осыпающаяся песчано-гравийно-хвойная каша и я начал сомневаться — а сюда ли поехал Антон. Чтоб удостовериться, я остановился и заглушил мотор. Где-то вдалеке слышался звук «вэшки» Хьюса и лай собак. Деваться было некуда — я завёлся и продолжил спуск. Когда дорога вышла из пике в горизонталь, за небольшой ложбинкой я увидал Хьюс и Антона с каким-то мужиком. На второй передаче, почти на холостых оборотах я неспешно порулил к ним. А навстречу мне двинулись те, чей лай я слышал, — два волкодава — один покрупнее, второй — помельче. Есть собаки, которые нервно реагируют на звук любого мотоциклетного мотора независимо от кубатуры, компоновки, количества цилиндров и клапанов. Эти двое были как раз из рода таких чувствительных псов.

Я заглушился и вручную покатил Вулкан к Хьюсу. Мужика звали Виктором, двух волкодавов — Барсиком и Гердой. К Барсику Виктор обращался не иначе как с трёхбуквенной приставкой, обозначающей женщину с заниженной планкой социальной ответственности.

С миролюбивой Гердой контакт наладился быстро, а Барсик остался до конца верен долгу и присяге. С самого начала его раздражал звук мотоциклетных двигателей и все манёвры в радиусе ста метров от дома лесника мы производили на мускульной тяге, заглушив двигатели. Барсик явно нам не доверял и неотрывно следил за нашими передвижениями, иногда с безопасной дистанции, иногда – подходя в упор. Улучив момент, когда я, доставая что-то из кофра, обернулся к нему боком, он беззвучно цапнул меня за кисть. Рука была в перчатке и даже следа не осталось, но и он скорее предупреждал, чем атаковал, потому что с такой челюстью запросто можно было перчатку прокусить.

Виктор был не менее колоритен, но ощутимо дружелюбнее. Он принял нас, позволил расположиться в его владениях и разбить палатку у пруда.


Из провианта у нас почти ничего не было и мы с Антоном вдвоем на Вулкане отправились на охоту в магазин. Дорога, по которой мы спускались, по словам Виктора, была не единственной и мы решили разведать другую. Она оказалась такой же крутой, неровной и песчано-каменистой, как первая и Антон, который вёл, выезжал наверх с ходу, почти по-эндурному, уворачиваясь от хлещущих по лицу веток.
В Ямполе, в маленьком придорожном магазинчике мы запаслись провиантом.

— Надо бы Виктору чего-то взять в качестве благодарности, — предложил я.
— Водки возьмём, — согласился Антон.
— Поллитровку?
— Многовато поллитровку-то. Нам ещё рядом с ним ночевать. Чекушкой ограничимся.

На том и порешили, взяв леснику водки, а себе — пива.

Спустившись к нашему лагерю, мы приступили к ужину. Костер Виктор разводить не позволил, зато сам пришел к нам и принёс картошки в мундире и нехитрых овощей к столу. Мы угостили его колбасой, сыром и в знак благодарности вручили чекушку беленькой. Ужин превратился в лекцию. Потрёпанный жизнью, за полтинник возрастом, привыкший общаться лишь с двумя собаками и трактором, он разговорился с парой незнакомцев. О былой работе в милиции, о жизни в Киеве, о лесничестве. В середине разговора он приложился к подаренной чекушке, как прикладываются в жаркий день к бутылке с водой. Текли секунды, текла в него водка. Мы с Антоном переглянулись.

— Как же ты был прав, что предложил купить ему чекушку, а не поллитровку, — взглядом сказал я.

За один заход Виктор влил в себя ровно половину. Я пододвинул ему колбаску закусить, но он отмахнулся и, даже не запнувшись, продолжил рассказывать.

Уже ночью, когда палатка была поставлена, я отлучился вдоль пруда разобраться с естественными потребностями. Только должная поза была принята, между мной и палаткой возникло светлое пятно с горящими глазами.

Сэром Баскервилем на торфяных болотах почувствовал я себя. Назвать моё положение «неловким» — это ничего не сказать. Разные возможные печальные финалы, связанные с мотоциклизмом, могло нарисовать мне воображение, но роли главного блюда в ужине Барсика под хор орущих лягушек в этом списке точно не было.

Чтоб встретить злой рок лицом к лицу и умереть стоя, а не жить на корточках, я встал, уронив в траву нож в чехле, висевший на поясе, привел в порядок обмундирование, и хриплым от торжественности момента голосом скомандовал: «К-куда?! А ну пш-шёл назад!»

Барсик постоял ещё несколько секунд и, удовлетворённый произведенным впечатлением, развернулся и величаво растворился в темноте. Я выдохнул, встряхнулся и полез в кусты искать нож.

Ночью Барсик приходил к палатке нас проведывать и его дыхание напоминало нам, сколь тонки ткани бытия и нашей палатки.