Путешествия

Когда-то очень давно, в социалистическом детстве, Средняя Азия представлялась мне в виде невиданных минаретов, белоснежных куполов, а под ними – сидящих на палящем солнце хитрых толстых баев в расписных ватных халатах. Ещё, из одной книги я узнал, что Ташкент – город хлебный. Больше про республики Средней Азии мне мало что было известно. В моей сельской школе к этим скудным знаниям добавились сведения о героическом сборе хлопка в социалистическом Таджикистане и девочке Мамлакат, которая первая придумала собирать его двумя руками вместо одной. После этого она, и так опережавшая всех взрослых, стала собирать его в пять-шесть раз больше нормы, и Сталин наградил её за это в Кремле орденом Ленина. Легендарный фильм «Белое солнце пустыни» сообщал, что таможня даёт добро, а советские фотографы ездили в Узбекистан в поисках экзотики, так как в Намибию и Кабо-Верде ещё не пускали. И, наконец, в новейшую историю все узбеки и таджики для многих наших соотечественников вошли исключительно в виде затырканных строителей и дворников, тайно или явно ненавидящих нас, россиян, как угнетателей и «работорговцев». Я подозревал, что это не так, и, конечно, не ошибся.

Когда я начал ездить на мотоцикле, то узнал о знаменитой дороге Памирский тракт, той что на Памире, «крыше мира», и которую должен проехать каждый уважающий себя байкер. И хотя никакой я, к слову, не «байкер», но ездил на мотоциклах по дорогам с такими красивыми названиями как «Рута-40», «Чуйский тракт» и «Каретера Аустраль». Памирского тракта в этом списке не было и вот снова недолгие сборы, и я ошалело брожу по дому с проверенным временем списком вещей на четырёх страницах, собирая их в три мотоциклетных ящика и одну сумку. Верная Хонда уже нетерпеливо бьёт копытом со свежим маслом в своих внутренностях, новыми цепью, звёздами, и прочая-прочая, добросовестно установленными мастером своего дела Григорием. Недолгий прогрев двигателя на июньской жаре и в путь. Вот он – пьянящий восторг от лежащей перед тобой дороги в десяток тысяч километров и другой жизни длинною в месяц!

Из Нижнего Новгорода до Самары я выбрал путь «дворами», наискосок минуя все нудные трассы типа М-7, и первый день прошёл в неге и созерцании. Я расслабленно катился по неплохой, свободной от трафика дороге — холмами, полями и перелесками, через маленькие городишки и деревни нашего среднего Поволжья. За Самарой эта лафа закончилась, и на оживлённой трассе М-32 пришлось вспоминать свой немногочисленный перечень правил, личный рецепт безаварийного мотодальнобоя, который составился в моей голове за время собственных поездок. И, пока до Памира далеко, пользуясь случаем, расскажу о них. Речь не о технических аспектах, и не о ПДД, которые стараюсь соблюдать, а скорее о психологических и организационных правилах. По сути, они довольно просты и банальны, но часто мы забываем о них. Делюсь ими, ведь они могут кого-то и выручить.
Итак:
1. Не нервничать, ни на кого не обижаться, принимать поведение других на дороге с пониманием;
2. Не ехать в темное время суток без крайней необходимости, а в темное время и дождь – без крайней необходимости в квадрате;
3. Обязательно дальний свет днём и жёлтая жилетка. С ней вы станете заметной фигурой даже на трассе М-7 «Волга»;
4. Между рядами — только в пробках;
5. Не ездить в мертвых зонах у других участников движения;
6. Обгонять наверняка;
7. Чувствовать безопасную скорость;
8. Иметь исправный мотоцикл, рабочий клаксон;
9. Отдыхать при первой необходимости;
10. Не отвлекаться без надобности, например, на слепой китайский навигатор как у меня.

Надёжная езда — это наше всё, особенно, когда у тебя впереди несколько тысяч километров на двух колёсах по дорогам СНГ! Мне, лично, труднее всего даются первый пункт и последний.

Ну а теперь по делу. Знаменитый писатель Илья Ильф сказал как-то, что у писателя нет памяти, имея в виду что нужно делать ежедневные заметки, иначе потом всё забудешь, — все умные слова, залетающие тебе в голову. Ну так это — у больших писателей. У меня же эти самые слова целыми предложениями улетучиваются из головы не то что на следующий день, а после очередного переключения передач. Поэтому я внял совету прозаика и записывал все умные мысли немедля в свой телефон, иногда даже специально останавливался для этого. Ниже и привожу все эти записи, почти в неизменном виде.

Неплохая дорога пересекает Казахстан с северо-запада на юго-восток, от Уральска до Шымкента — машин мало, дорога ровная, ремонты лишь местами, да скучно… Степь да степь кругом. Чем дальше на юг, тем меньше в степи травы и больше песка. Уже очень жарко.
Казахская заграница была отмечена общением с полицейским патрулём. Хотя, этих прощелыг с большой дороги назвать полицейскими не поворачивается язык. Они сфотографировали через экран радара меня, обогнавшего их «приору» в одном из аулов, обозначенных белой табличкой. Ближайшие строения были далеко за бетонным ограждением трассы и табличку я пропустил. Мне было показано множество картинок моей спины с подписями от 82 км/ч до110 км/ч. Я был застигнут врасплох, так как не удосужился изучить казахские правила и размеры штрафов. В милицейской «Приоре» «злой» казах за рулём, слева от меня неспешно составлял протокол, рассказывая, что «им самим ничего не надо» и как в этом же ауле мне предстоит заплатить на главпочтамте десятки тысяч тенге. Его обещания путались — начал он с тридцати тысяч, а потом дошел до пятидесяти. Называемые суммы меня действительно насторожили, кто их знает, казахов, может у них европейские размеры штрафов за скорость (что, кстати, подтвердилось). «Добрый» казах, сидящий на заднем диване, с азартом делал мне знаки рукой. Хотя, знак был лишь один — отчаянно развёрнутая пятерня руки. «Братан,- непрерывно говорил он, потрясая растопыренной пухлой ладонью,- не обижайся, братан…». Сначала пятерня означала сумму в российских тысячах рублей, но после моих «братских» увещеваний опустилась до казахских тысяч. «Братан, давай, братан, без обид, братан, удачи, братан», — слышал я из машины отъезжающего патруля от «доброго». Но после «решения вопроса» они меня уже не интересовали, и я демонстративно-презрительно отвернулся, пользуясь вынужденной остановкой для поглощения горячей воды из двухлитровой бутыли.

Справка по Казахстану:
1 000 тенге = 3,1 доллара (июнь 2017 г.)
1 рубль = 5,5 тенге
92-й бензин -165 тенге;
Между заправками может быть до 400 км, нужна запасная канистра, а то и две.
Мотель – в среднем 2000 тенге с человека по схеме: туалет в номере, душ на этаже. Если едешь один, то, как правило, никого не подселяют.
Поесть в придорожном кафе — 800-1000 тенге.
Несмотря на то что камер на дороге не видно, все едут медленно. Потому как превышение на 10-20 км/ч – штраф 22 690 тенге, 20-40 км/ч — 34 035 тенге, более 40 км/ч — 68 070 тенге. Может лучше пешком?

Угораздило меня оказаться в Узбекистане в середине июня на мотоцикле. Набегающие потоки воздуха на ходу напоминают работу паронагнетателя в парилке общественной бани. Голова к вечеру похожа на чугунок пшённой каши, вынутой из хорошего узбекского тандыра. Пограничники Узбекистана отрабатывают свой хлеб по полной. Впрочем, никуда при этом не торопясь, но с полной проверкой всего провозимого багажа. Примерно три транспортных средства за час. А, поскольку, нас, таких счастливцев, оказался на границе с десяток, то процедура заняла не больше трёх часов.

Выехав из пограничной зоны, казалось бы, можно радостно расправить крылья, но через полкилометра вас так же радостно встречают на полицейском посту и предлагают «пройти». Ведь нужно зарегистрироваться. Не спеша проходит процедура записи ваших данных в специальный толстый журнал. Попутно — заботливые вопросы о причине красноты ваших глаз, ведь в сорока четырёхградусном тепле (и это в тени!) они, помещённые в шлем-интеграл, должны излучать блаженство и негу. А краснеют они в основном от пива, причем не менее двух бутылок. И, видимо, эту гипотезу придётся проверить, проехав в соответствующее учреждение. Впрочем, вопрос можно решить намного быстрее… Решив каким-то образом «вопрос» с этими мордоворотами (нужно обязательно рваться ехать в медпункт, даже если накануне вы действительно выпили пару бутылок как я), через пару десятков километров вы подъезжаете к следующему посту и всё начинается с начала. Есть ещё одна проблема. В государстве практически нет 92-го бензина. И даже тот 92-й, который редко можно встретить, производится из газового конденсата, и как к нему отнесётся приличная техника — большой вопрос. Большинство автомобилей переоборудовано под газ (но в умелых руках узбекских водителей они ездят как на гоночном бензине с октановым числом не менее 100). Короче, мотоцикл в Ташкенте пришлось запарковать во дворе хостела и дальнейшее знакомство как с городом, так и с государством, продолжалось посредством такси и скоростных электропоездов.

Если Нью-Йорк – город желтого дьявола, а Рио-де-Жанейро классик назвал городом, где все поголовно ходят в белых штанах, то Ташкент — это нечто среднее между ними. Ташкент — это город белого Шевроле. Произошло так благодаря мудрости руководства страны по трём причинам, а именно: Шевроле здесь есть, потому что их здесь делают; белые они потому что очень жарко, а укомплектование автомобиля кондиционером мало кому по карману; других машин нет, потому что ввозная пошлина близка к ста процентам. Вот так и вышло, что город расцвечен в основном белыми Матизами, Спарками и Нексиями. А редкие белоснежные Каптивы выглядят на их фоне роскошными лимузинами. Кстати, узбекские автомобили совсем даже не плохие – выглядят современно и ездят хорошо, особенно симпатичен мне задорный, весёлый Спарк. Справедливости ради, нужно добавить, что иногда встречаются и другие автомобили — черные, большие (японские, немецкие, и даже английские). На них мучаются сами мудрейшие.

Ташкент – город по-настоящему столичный, с красивыми зданиями, широкими проспектами, зелёный и чистый. Очень недорогой. В городе таксисты редко просят больше пятнадцати тысяч сом (для перевода в рубли делим на 140). Поесть в отличном ресторане в центре города будет стоить вам около сорока тысяч (триста рублей). Черешня на рынке — двенадцать тысяч, помидоры — пять тысяч. Индивидуальная экскурсия в Национальном музее стоит три тысячи сом (чуть более двадцати рублей), а сам билет – четыре тысячи. Представляю, каково в Москве узбекам пересчитывать московские цены на свои миллионы сомов. При этом, официальный курс и черный отличаются более чем в два раза — признак нездоровой экономики (поэтому банковской картой рассчитываться не стоит, получится в два раза дороже). Несмотря на это, люди с гигантским уважением относятся к своим президентам, особенно к первому президенту Узбекистана Исламу Каримову, бессменно управлявшему страной более 25 лет. Даже в бытовых разговорах многие люди называют его исключительно по имени-отчеству. Люди добрые и приветливые. Наверное, это потому, что редко кто бывал дальше родного Узбекистана – не по карману. К тому же, узбекские дипломы не котируются в России (как, впрочем, и наоборот), поэтому интеллигенция трудится на родине (список вузов и НИИ вызывает уважение). Ну а в Москве, Подмосковье и прочем замкадье трудятся ребята из глубинки и у них отношение к России уже несколько другое.






В Бухару и Самарканд ходят скоростные поезда «Афросиаб». За окном проносятся поля помидоров, огороды с окостеневшей от жары землёй, проплывают очертания гор в далёкой дымке. В поезде весёлый узбекский дедушка напротив всю дорогу надувал щёки, делал свирепые глаза, поднимал указательный палец вверх и страшным голосом вопрошал у маленького внука: «дэньги эээсть???». Внук отвечал: «эсть, эсть!!!» и смеялся от восторга, пока не заснул. Когда он через два часа проснулся, первое, что прямо перед собой увидели его с трудом разомкнувшиеся, заспанные глаза были выпученные зрачки, надутые щёки и указательный палец неугомонного деда, и, не дожидаясь вопроса, он немедленно согласился: «эсть, эсть, эсть!!!»

В провинции, в Самарканде и Бухаре я наконец-то увидел то, что грезилось мне в детстве – и высокие минареты, и величественные купола над стенами, украшенными нарядной восточной мозаикой, а под ними пёструю восточную толпу. И это, в отличие от столичного Ташкента — настоящий мусульманский восток, и в вечерних городских чайханах удивительно видеть компании веселых мужчин, с бутылками Кока-колы и чаем на столах.




















Через неделю я снова с удовольствием оседлал свой мотоцикл, покидая раскалённый Ташкент. Пройдя в очередной раз все прелести узбекской таможни, я оказался в таджикском городке Бустон. Сначала, конечно, нужно заправиться. Но банковскую карту на заправке не принимают и объясняют, как проехать на городской рынок, чтобы завладеть таджикской валютой. На базаре первый же сидящий у входа дедушка на вопрос где поменять деньги, отвечает, что конечно же у него. Вокруг мотоцикла и нас с дедушкой постепенно собираются таджикские мужчины. Деловая часть встречи постепенно переходит в культурную. Дедушка пристально щурится: «Стихи великого таджикского поэта Омара Хайяма знаешь? Можешь что-нибудь прочитать на память?» Я с удовольствием декламирую:

«Сияли людям зори — и до нас!
Текли дугою звезды — и до нас!
В комочке праха сером, под ногою,
Ты раздавил сиявший юный глаз...»

Дедушка растроган, окружающие мужчины улыбаются, читаю им ещё и «нашего всего» Пушкина, вслед мне поднимаются руки, желают счастливого пути…

На выезде из города, на перекрестке, я услышал настойчивый свист — свистели откуда-то сбоку, как выяснилось из патрульной машины, припаркованной на другой стороне перекрёстка, причем, не прибегая к табельному свистку. Мелкий демон с двумя лычками на погонах предлагает мне пересесть в его карету. Происходит следующий монолог демона: «Пакупал ты валют на рынок, я снимал… Вездэ камер, запись на телефон у меня… поедем отдэление, закроют тэбя, статья есть… признайся, брат, решаем на месте… меня тоже жена, дети, давай пабратски.»… Я посидел некоторое время молча, обдумывая, а потом потянулся за телефоном и стал перебирать кнопки. «Что, брат, ищэш статья?», — демон строго посмотрел на меня. «Не… номер смотрю… Сейчас позвоню, проконсультируюсь.» Демон был молодой и глупый. Я стал металлическим голосом перечислять телефоны, которые у меня, якобы, записаны для «консультации» — консул, посольство, комитет госбезопасности, служба собственной безопасности. На последнем пункте мытарь повернулся и стал смотреть на меня. Я тоже, не моргая, вперился ему в глаза. Так мы сидели некоторое время. Затем что-то дрогнуло в мелком бесе, он медленно отвёл взгляд, а его рука так же медленно протянула мне документы. Попрощался он вполне бодро и по-деловому, так как будто бы полагаемый штраф был даже вполне уплачен. Были это, наверное, специализированные, пригранично кормящиеся по отработанной схеме мытари, так как далее, вплоть до Душанбе никто более не беспокоил, а на всех пунктах даже показывали проезжать мимо шлагбаумов.

Минуя большой Худжанд и срезав при этом сотню километров, я не спеша тарахтел вдоль одетого в бетон полноводного канала, объезжая ухабы и ямы пыльной сельской дороги. Тут и там вблизи многочисленных аулов плескались шумные ватаги пацанов – каникулы. А я, истекая потом, с завистью смотрел на них, и, наконец, не выдержав соблазна, остановился рядом с одной из компаний под раскидистой ивой, и присоединился к ребятне. Вода была тёплой и мутной, мощное течение понесло меня назад в Узбекистан. Я сопротивлялся, в Узбекистан мне не хотелось, в Таджикистане как-то легче дышалось, люди больше улыбались, не было столько оборотней в погонах, но зато было сколько хочешь бензина. Поэтому я, напрягши все свои плавники и ласты, причалил к берегу, отдышавшись, пообщался немного с пацанами и потарахтел дальше в сторону Душанбе.

Дикая жара и ухабы деревенской дороги сделали своё дело: пластиковое крепление китайского кофра немного расплавилось, отстыковавшись от ракеты-носителя он с жутким грохотом приземлился на асфальт и, попрыгав за мной некоторое время, замер в придорожной канаве. На дороге при этом образовался шлейф из трусов, носков, туалетных принадлежностей и нескольких банок консервов. На глазах заинтересованно наблюдавшей из автобусной остановки публики, я озадаченно соображал, как со сломанными креплениями мне вернуть всё это на место, проехав затем Памирские горы и вернуться обратно через несколько часовых поясов домой. Второй кофр показывал признаки скорого следования примеру первого и так же обещал в самое ближайшее время освободиться как от мотоцикла, так и от поклажи. А ведь они благополучно прошли Монголию!

Кофры притянуты к раме, рамкам и друг к другу резиновыми жгутами, а дорогу вдруг обступили горы, и она стала стремительно набирать высоту. По пути к Душанбе, через несколько перевалов нужно пересечь три хребта – Туркестанский, Зеравшанский и Гиссарский. Это уже серьезные горы с пятнами снега наверху в июле. Безлесные, мрачные. Дорога хреновая и страшная, фуры заворачивают на серпантине аж со встречной обочины. Жара быстро сошла «на нет» и обернулась бодрящим холодком, а в многочисленных тоннелях темень и леденящий сквозняк и вовсе нагоняли жути на одинокого мотоциклиста. «Здесь вам не равнина, здесь климат иной», — пел хриплым голосом классик. Иными становятся здесь и водители. Способствует этому, что ли, какой-то особый, мертвенно-серый ландшафт остроконечных гор, отсутствие хотя бы каких-то красок кроме бледно-голубого холодного неба, но отчаянная удаль местных мужчин, оказавшихся за рулём не знает границ. Усилен сей эффект повсеместным и круглосуточным употреблением насвая (в Таджикистане его называют нос) – прекрасное тонизирующее средство для вождения, особенно если в его состав — специально для требовательных гурманов — добавлен верблюжий кизяк и куриный помёт. В одном из аулов, снизив скорость, я привстал на подножках, чтобы пошевелить затёкшими ногами, да проветрить в штанинах и так, стоя, ехал, пока не закончилась деревня. Едва опустившись на сиденье, я почувствовал ощутимый шлепок в многострадальный левый кофр — это пронеслась, вихляясь на убитых амортизаторах и задев мой мотоцикл, обгоняющая меня видавшая виды японка. Удар был не такой, чтобы сразу повалиться, но приятного, согласитесь, мало. Отойдя от некоторого замешательства, я сделал вывод, что пилот родстера учинил это умышленно — дорога была достаточной ширины для обгона, тем более для обгона мотоцикла. Скорее всего ему не понравился «рисующийся» байкер, ехавший стоя. И вот, я решил догнать его, чтобы зачем-то записать на камеру номер машины. Я добавил газу и стал, не спеша, приближаться. Сквозь заднее стекло я рассмотрел, что в машине он один, что, надо признаться, добавило мне уверенности. Наверное, увидел в зеркало и он меня и, возможно, тоже ускорился, было уже не разобрать. Так или иначе, приблизившись на нужное расстояние и сделав задуманное — нажав кнопку камеры, я стал уже отпускать его, как вдруг за очередным поворотом въехал в плотную стену пыли. Подумав сперва, что, как осьминог, спасающийся от погони выпускает облако чернил, так и мой визави поднял облако пыли, наехав на обочину, я кое-как вслепую притормозил и остановился. И вот, пыль медленно рассеялась, а на дороге постепенно обозначилась лежащая на крыше и парящая растёкшимся антифризом японка с ещё крутящимися задними колёсами. Впереди и позади меня уже остановилось несколько автомобилей и люди бежали к перевернувшейся машине. Водительская дверь её вдруг открылась и из неё вывалился водитель. Затем он поднялся и своими ногами, полусогнувшись, держась за туловище, дошёл до обочины, сел на землю и так сидел, бессмысленно оглядывая окружавших его людей. Убедившись, что человек не останется без помощи, я поехал своей дорогой – кто знает, как это внезапное собрание местных водил могло отнести к данной ситуации мою скромную персону. Оставшиеся пятьдесят километров горной дороги до Душанбе пришлось ехать уже в темноте.