«На Братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.
Здесь раньше — вставала земля на дыбы,
А нынче — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы —
Все судьбы в единую слиты.»
В. Высоцкий

Сурикаты – забавные безобидные зверьки. Умом не блещут, но, как говорят ученые, из своего верещания могут создавать простейшее подобие фраз. Любят, взобравшись на кочку, стоять гордыми столбиками, но чуть завидят опасность — шасть в норку и ни гу-гу. Однажды в разговоре с друзьями за удивительное сходство в повадках я назвал сурикатами наших местных оппозиционеров. Так это прозвище к ним и прилипло. Сидя дома перед компьютером, мои сурикаты обладают феноменальным полководческим талантом и неземной отвагой: «Жуков? Людоед! Трупами врагов завалил! Солдат — не жалеть, бабы еще нарожают! (хотя ничего подобного Георгий Константинович никогда не говорил), Рокоссовский? Бездарь! Конев? Придурок!»
В преддверии Дня Победы сурикаты всполошились и, чем ближе был праздник, тем беспокойнее становились зверьки. Верещали, собравшись стайкой, грозно наморщив мордочки и сжав кулачки: «Сколько можно? Опять победобесие! Опять парад! Лучше бы эти деньги ветеранам отдали! Во всей Европе день памяти и скорби, а у нас праздник. Вот у меня дед никогда этот день не праздновал, сидел, грустил…». Где они своих дедов-грустунов берут? У меня оба прошли войну: один с японцами воевал, ранен был, второго, мальчишкой в Германию угоняли, но он бежал по дороге, и я не помню, чтобы для них День победы был днем скорби. Впрочем, если дед при немцах ходил в полицаях, а потом получил за это свой законный четвертак, тогда да, День победы для него, действительно, печальная дата. «Что вы хотите повторить? Что вы можете повторить?» театрально закатывая глаза, взвизгивают сурикаты, и сами себе отвечают: «Ничего вы повторить не сможете!», мол, все, не осталось у нас в отечестве героев. В их выхолощенных марвеловскими комиксами умишках не укладывается мысль о том, что героев не делают на специальной фабрике, и они не бегают потом по городским улицам, напялив трусы поверх кальсон. Будущие герои живут среди нас: учатся в одном классе, вместе с нами работают, и мы до поры до времени, не замечая в них ничего героического, потом удивленно вскидываем брови: надо же, кто бы мог подумать.
В «Войне и мире» есть подобный персонаж–русский капитан артиллерист Тушин: невысокий, сутуловатый, мягкий и чуточку нескладный, казалось бы, совсем не военный человек, про которого в пылу боя просто забыли. Связной, посланный передать приказ об отступлении, струсив, не добрался до батареи, но Тушин об этом не знал и продолжал, стоял насмерть. Капитан Тушин не литературная выдумка Толстого, у этого героя был реальный прототип. Прошло сто тридцать лет, и на очередном витке исторической спирали уже советский капитан Лысенко трое суток удерживал мост по дороге на Осташков. Несмотря на очевидную гибельность своего положения, несмотря на предложение немецкого парламентера о сдаче в плен с сохранением жизни и предоставлением хорошей должности. На четвертый день батальон Лысенко бы окружен, капитан и его бойцы погибли. Погибли, но не сдались!
Вот о таких настоящих героях и будет мой сегодняшний рассказ. Хотя много рассказать о них не получится, ведь обстоятельства гибели большинства солдат не установлены, зачастую на памятниках нет даже фамилий, только лишь надпись: неизвестный красноармеец.
Для своей поездки я специально выбрал небольшой, не более двадцати пяти километров, участок Волоколамского шоссе и не удалялся в сторону от дороги более чем на пятьсот метров, и количество братских могил, повстречавшихся мне на столь коротком пути, свидетельствует о том, сколь кровопролитны были проходившие здесь когда-то сражения.
Первая моя остановка была в пяти километрах за Истрой. На обочине шоссе памятник погибшим землякам: склонившие головы женщина и воин. У подножия памятника братская могила. Из двух захороненных в ней солдат известен только один – гвардии политрук Дмитрий Алексеевич Ляхин.


Через десяток километров на въезде в поселок Румянцево, справа от дороги березовая аллея, ведущая к скромному мемориалу, посвященному жителям поселка, погибшим в годы Великой Отечественной Войны.


Четыре столбца по девятнадцать фамилий. Семьдесят шесть человек только из одного небольшого подмосковного поселка.
Рядом три памятные стелы. Две с описанием подвигов, совершенных советскими летчиками, в небе над Новопетровским.
Ковалев Венедикт Ефимович уничтожил немецкую зенитную батарею, направив в нее свой горящий самолет.
Еремеев Петр Васильевич, преследуя идущие на Москву бомбардировщики, расстреляв боезапас, совершил первый в истории советской военной авиации ночной таран, перебив винтом истребителя хвост вражеского бомбардировщика.

Третья в память о сражавшихся здесь в ноябре 41-го бойцах 18-й Московской стрелковой дивизии народного ополчения Ленинградского района. Они не были профессиональными военными, дивизия формировалась из добровольцев, жителей Ленинградского района Москвы: студентов, рабочих, инженеров. Мои сурикаты любят кричать: «А чей-то я должен какую-то там Родину защищать? Много ли, эта ваша Родина, мне дала?». А эти люди не спрашивали, не считались, они решили для себя, что должны поступить так, и никак иначе.
Следующая, почти неприметная с шоссе, братская могила — на выезде из поселка. Здесь захоронены еще пятьдесят два ополченца из 518-го стрелкового полка 18-й дивизии.



Дальше Новопетровское и братская могила на улице Полевая. Из похороненных здесь известны только двое: начальник политотдела Ахтомов Алексей Алексеевич и красноармеец Царьков Дмитрий Георгиевич. Про остальных только два коротких слова: боевые товарищи…. Сколько их, отдавших здесь свои жизни? Неизвестно…

Через пятьсот метров на пересечении Волоколамки с большой бетонкой — парк Победы. В декабре 41-го здесь были похоронены пятнадцать партизан. На гранитной плите выбита эпитафия:

«У храбрых есть только бессмертие,
Смерти у храбрых нет!»
К. Симонов
Во время оккупации в Новопетровском действовало два партизанских отряда. Расположение одного из них за четыре дня до освобождения района выдал предатель. Часть партизан погибла в бою, часть попала в плен. Чтобы узнать, где скрывается второй отряд пленных, пытали: выкалывали глаза, отрезали пальцы, но ничего не добившись, расстреляли. В 47-м родственники и односельчане установили гранитные плиты с именами погибших земляков и высадили деревья. В 2015-м в память об освобождавших деревню танкистах генерала Катукова в парке на постаменте установили тридцать четверку. На башне выведена фамилия танкиста Лавриненко и цифра 52 число подбитых им танков противника.





Сразу за железнодорожным мостом, справа от шоссе, — дом семьи Кузнецовых. Аккуратный деревянный дом с резными наличниками, у калитки кот, который, быстро утратив ко мне интерес, возобновил прерванную моим появлением охоту на бабочек.
Тишина и спокойствие.

А в декабре 41-го здесь шел ожесточенный бой. Путь танкистам, преследовавшим отступавших немцев, преградили взорванный мост и заминированный брод через реку Маглушу. На помощь пришли мать и сын Кузнецовы. Александра Григорьевна указала безопасное для переправы место и отдала для ее строительства свой дом, а одиннадцатилетний Петр провел танки через минное поле, получив при этом ранение от разорвавшейся мины.
Свою поездку я закончил в деревне Деньково. Глупенькие сурикаты любят порассуждать о так называемом цивилизованном мире и абстрактном европейском гуманизме. Один из них – графоман Быков (в девичестве Зильбертруд) договорился до того, что Великая Отечественная война была передышкой в череде сталинских злодеяний. Так вот, в Деньково, на деревенском кладбище, стоит памятник расстрелянной немцами Евдокии Алексеевне Травниковой. Единственной виной которой было то, что она была коммунисткой и председателем колхоза. За это раздетую и разутую шестидесятилетнюю женщину для устрашения остальных жителей избивали и водили в мороз по деревне, а потом расстреляли вместе с остальными коммунистами. Чтобы односельчане не смогли похоронить казненных, их тела заминировали. Такой вот европейский гуманизм.
Если на развилке перед деревней, взяв правее, свернуть на второстепенную дорогу, то слева, через семьсот метров, будет аллея, ведущая к воинскому захоронению. Пересчитав фамилии на памятниках, я был уверен, что здесь похоронено около сотни бойцов, но оказалось, что их здесь тысяча восемьсот. Вдумайтесь в эти цифры! Тысяча восемьсот, и только сто из них известны.


Здесь же могила легендарного советского танкиста Дмитрия Федоровича Лавриненко. Его результат в 52 подбитых танка так и остался непревзойденным.


«Всего-то 52!» — радостно потирая лапки, запищат сурикаты. — «А вот у немцев Книспель подбил 168 танков, Кариус 150, а Виттман 138». Да, это так, но Книспелью и Кариусу потребовалось пять лет, Виттману четыре года, а Лавриненко всего два месяца.
Завершить же свой рассказ я хочу воспоминанием одного моего уважаемого коллеги, которому на момент окончания войны было одиннадцать лет:
— Юрий Павлович, а Вы помните, как война кончилась?
— Конечно. Мы с родителями тогда в военной части жили. Отца после ранения комиссовали и отправили в учебку, артиллеристов готовить. Когда передали, что война кончилась, все на радости на улицу повыскакивали и давай в воздух стрелять из всего, что под руку попалось, а один, ты представляешь, на чердак забрался, там возле окна «Максим» стоял, так он из него палил!
Так что, нет, господа сурикаты, Девятое мая — для нас праздник. Не может не быть праздником день, когда мы победили в самой кровопролитной в истории человечества войне, а день памяти и скорби двадцать второе июня – день, когда эта война началась.
P.S. Моя верная спутница Yamaha TTR 250 по прозвищу Ромашка.