Грузин пожал плечами, я не без труда развернул груженый мотоцикл, и, свернув в правильном месте, выехал на едва различимую тропку.

Я пересек несколько ручьев, остался один на один с собой на этой пустынной лесной дороге. Слева и справа были видны следы покосов, хиленькие заборчики, как бы говорившие о том, что это частное владение, хотя все за ними поросло густой травой. Дорога петляла между гор, солнце плавно начинало садиться, я стал беспокоиться о том, что дорога выведет меня в правильном направлении, ведь это был грунт, а расход топлива на грунте оказался выше раза в два. К счастью, скоро стало появляться все больше автомобилей, и я выехал на основную трассу. Кутаиси не баловал большим количеством хостелов. Некоторые из них были вообще закрыты. Благодаря букингу нашел ближайший хостел, попытался сбить цену. Нет? Ну и ладно. Взял литр домашнего вина, которое оказалось недобродившим… Еда? Нет еды. Ничего, косичка копченого сыра и огурец – больше мне ничего не было нужно.

На следующий день я не оставил попыток добраться до Ушгули и поехал верной дорогой. До Местиа довел приличного качества асфальт, следующие километров 10 продолжалась отличная бетонка, затем она сменилась уверенной грунтовкой. Надо отдать должное Грузии – дороги строятся, со всем масштабом: укрепляются склоны, укладываются плиты, даже в столь труднодоступных местах.

А дорога шла все выше и выше, слева красовались неприступные скалы-исполины, дорога под которыми была исчерчена маленькими ручейками, тут и там на дороге попадались среднего размера булыжники. Время от времени дорогу преграждали речушки, стекающие откуда-то с вершин гор, приносящие с собой ветки деревьев и мелкие камушки. С одной стороны, опасно было двигаться близко к скале, ведь в любой момент мелкий камень мог угодить в меня, или в мотоцикл; а с другой стороны, справа от меня зияла бездна, грохоча внизу бурным течением реки.





Мысль о том, что обратный путь мне предстоит по этой же дороге, не давала мне покоя. Ведь именно в похожих условиях произошел сход ледника Колка, похоронившего под собой съемочную группу Сергея Бодрова и более полутора сотен людей, живших в Кармадонском ущелье. Не более недели назад я стоял на том самом месте, где могла бы спастись съемочная группа – около туннеля, более чем наполовину заполненного смесью песка и глины. Я помню маленьким тот момент, когда все произошло – про то, как бурили скважины, как пытались найти выживших, как проводили спасательную операцию – все тщетно. Смертельный поток из сотен тысяч тонн грязи и льда смывал все на своем пути, не оставляя после себя ничего, кроме глубоких ран на камнях – по сей день можно увидеть эти страшные следы когтей от исполина – ледника, по обе стороны реки Геналдон. Среди без вести пропавших был и родной брат Алана – светлого человека, который лично для меня стал символом Алании. В ту осень 2002 года Алан не терял надежды найти своего родного брата, вместе со своими родственниками они ночевали на холодной глине, каждый день храня в сердце надежду на спасение… Но увы. Спустя полгода поиски были окончены. Выживших нет. Это трагедия стала крупнейшей для Северной Осетии – Алании. Возможно, после таких событий заново переосмысляешь свою жизнь, меняешь приоритеты, для меня Алан останется примером настоящего горца, хозяина, в любой момент готового прийти на помощь страннику – он приютил нас на своем заводе по производству мороженого. Насквозь промокшие, после 4х часов ожидания перехода границы, мы приехали на завод, помылись, и остались ночевать в кабинете директора. Пришедший наутро персонал ничуть не удивился нашему присутствию: Алан – светлой души человек, для него большая радость помочь нуждающимся.

Всилу того, что Грузия нас не пускала, мы посетили Южную Осетию, со столицей Цхинвал. Помню, я к тому времени прилично оброс, и мне крайне нужно было подстричься. Гуляя по улицам, мы увидели скромный киоск с облупившейся краской и надписью «ПАРИКМАХЕРСКАЯ». Внутри сидел дедушка, лет восьмидесяти. Не помню, хотел ли я больше подстричься, нежели меня разобрала странная и непонятная тоска, но на обратном пути, излечившись от вечернего похмелья, мы зашли к нему. Дедушка, как ни в чем не бывало, читал газету, а на вопрос, можно ли подстричься, ответил утвердительно. Я сел в советское кресло, обитое дермантином, кое-где из него торчал паралон, на столе под оргстеклом лежала какая-то старая газета, как помню, с календарем, а сверху лежала электрическая машинка и старый помазок, видимо, для желающих побриться. Не знаю, держал ли он лавку для того, чтобы заработать, или же для того, чтобы чувствовать свою потребность для внешнего мира. Ведь неспроста говорят, человек умирает не от того, что становится старым, а от того, что становится ненужным. Дедушка застегнул на мне фартук и дрожащими руками принялся полировать мне лысину, с огромной точностью, будто от этого зависит исход битвы машины и волос. Он нехотя отвлекался на разговор, я не услышал от него ни одного слова, как было хорошо и как стало плохо. По одежде, по выправке, по всему было видно, что человек не привык жаловаться на судьбу. Его костюм был не нов, однако хозяин его был гладко выбрит, и пахло от него советским одеколоном. В таких людях чувствуется гордость, они не требуют и не просят, чтобы их жалели. Дайте им жить в мире — это самое большое, что вы можете сделать. Когда он закончил, я спросил, сколько с меня денег.

— Нисколько,- отвечал он, никак не соглашаясь взять ни копейки.

«Нет, так нельзя»– ответил про себя я и незаметно оставил на столе сверток российских купюр.

— Спасибо большое, — ответил я, глядя в чистые голубые глаза старика.

Нет, он не хотел, чтобы его жалели. Несмотря на возраст, он не утратил чувства собственного достоинства, той невероятной выправки, которая свойственна редким людям.






Весь день я водил нашу группу по горным грунтовым серпантинам среди лесов Южной Осетии, это было немногим проще, чем вести группу накануне вечером по мокрой горной дороге из России, когда дождь хлестал по лицу, и приходилось изо всех сил тормозить, чтобы вписаться в поворот. Когда мы возвращались обратно, эта дорога оказалась одной из самых красивых, что я видел в своей жизни. Скалы, нависающие слева и справа, снежные переметы по обе стороны обочины, лавинные пушки, установленные то слева, то справа. Та самая дорога, на которой происходили военные действия августа 2008 года. Сейчас, сидя дома с бокалом вина, я могу сказать, что это одна из самых красивых дорог Кавказа, дорога, соединяющая Северную и Южную Осетию. За эту поездку мы видели множество горных ущелий, в Чечне, Дагестане, и каждое из них было по-своему красиво и уникально. В Верхней Балкарии оно, извиваясь, поднималось все выше в горы, в долину Нарзанов, окрашивающих все вокруг в себя красно-ржавый цвет, в то же время изливая на поверхность чистейшую минеральную природно-газированную воду, среди заснеженных вершин и величественных сопок-великанов. В Чечне дорога по ущелью превращалась в опаснейший серпантин, и считанные сантиметры отделяли нас от бездны, готовой поглотить нас вместе с мотоциклом вниз в свои холодные объятия. Спустившись с Вершины горного озера Кезеной-Ам, мы, мокрые от дождя, спускались в горное селение Ботлих, где, будучи переписанными на каждом блокпосту, стали величайшим событием века. Все сбежались нас встречать – и детвора, и местные.




— Жаль, что приехали так поздно, рынок закрылся, у нас такие девушки – невесты, самые красивые! – улыбаясь, встречали нас женщины в кафе, поблескивая золотыми зубами. При всем беднейшем положении, которое царило в дагестанской деревне, местные жители сохраняли гордость, и никому в голову не приходило сказать, как плохо они живут. Вдоволь наевшись домашними пельменями и лепешками — чуду, мы узкими улочками двинулись в Буйнакск, распугивая местных жителей: кто сидел на узких каменных крылечках и играл в домино, кто вел беседы, женщины развешивали белье… Еще 2 раза нас тормозили на блокпостах, чтобы переписать документы, и наконец мы попали в Сулакский каньон. Это одно из тех мест, про которые я могу сказать #фотографии сбываются. Я и не мечтал попасть в это место, но благодаря грузинским пограничникам у меня появилась возможность увидеть эту жемчужину Дагестана.

Несмотря на все красоты Дагестана, он оставил у меня впечатление как крайне бедный край. Бесконечные свалки, грязь на улицах, но в то же время бесконечное радушие, которое готовы оказать хозяева дома. А дальше был Дербент, Баку, и вот я, лежащий на кровати в горном селе Ушгули.

***

Внезапно, дождь стих, но взамен ему пришел ветер и непонятный шелест за окном. Я попытался заснуть, но было слишком холодно, и, чтобы хоть как-то согреться я залез с головой под одеяло. Еще накануне я в одиночестве прогуливался к леднику Shkara, бесстрашно шагая по метровым сугробам, расстегнув куртку, спасаясь от жары, а теперь эта же куртка с трудом помогала мне согреться. Тем временем начинало светать, и я с удивлением понял, что непонятный шелест за окном – это снег, налипающий на крыши соседних домов и на окна моей комнаты. Я открыл прогноз: снег будет идти ближайшую неделю, температура упала до -1 градуса. Если я не выберусь сейчас, неизвестно, когда я смогу уехать отсюда. Прогноз обещал дожди на всей западной территории Грузии. Я поспешно оделся, надел линзы, хозяйка согрела мне похлебки, и я отправился в обратную дорогу. Я надел на себя все теплые вещи, дождевик, выкрутил на максимум подогрев ручек и мысленно молился: доехать до Местиа живым. С первого раза я поднялся по руслу ручья наверх, падающий снег полностью покрыл визор шлема извне, а от моего горячего дыхания он все сильнее запотевал изнутри. Подогрев ручек едва справлялся со своей задачей – перчатки моментально промокли и от них становилось только холоднее. За ночь от дождя дорогу развезло, и былая твердая колея превратилось в грязевое болото. Вспомнив все эндуро-навыки, я миновал грязь, не запачкав обувь, и передо мной стояла задача – проехать опаснейший горный перевал. Ручейки, безобидно журчащие накануне моего приезда, превратились в реки, а иные – в селевые потоки, смывающие все на своем пути. Часть дороги передо мной размыло, и теперь для проезда оставался небольшой участок, примыкающий к скале. Я мог проехать, автомобиль- нет. Иной раз камень пролетал прямо передо мной, мне чудом удавалось избежать рокового удара.

Я не сразу понял, что проехал самый опасный участок. По пути мне встретилась бригада рабочих, строящих дорогу – я им попытался объяснить, что дорога до Ушгули размыта, нужна помощь спасателей. Спустя 5 минут ломаного русского мы друг друга поняли и я, отчаянно вцепившись в руль, продолжал дорогу в Местиа под смесью дождя и снега, по размытой от дождя дороге. Смесь глины и печка – самый коварный грунт. Двигаясь в колее, создается иллюзия безопасности, но стоит попробовать из нее выехать – колесо моментально соскальзывает, и ты оказываешься либо на обочине, либо стоящим поперек дороги, либо мертвым слева, в горной реке. К счастью, последняя участь меня миновала, и я живым и невредимым добрался до Местиа. Было ранее утро, я сообщил полиции, что дорогу размыло, на что они незамедлительно отправили туда строительную технику. Я отправил из ближайшего отделения открытки с видами Ушгули и под проливным дождем отправился до Тбилиси, где меня ждали спасительные запчасти для мотоцикла.

Не было желания ни останавливаться, ни фотографировать пейзаж – даже спустившись с гор, я ощущал холодное дыхание циклона – температура не поднималась выше +5. Уже в Тбилиси я осознал, что все западное побережье Грузии находится под властью холодного циклона.

— Анна, я еду к вам. Готовьте хинкали, я купил клубники, ждите.

Возвращение в Сигнаги было единственно верным решением – в Тбилиси я уже побывал, и меня отталкивают большие города, в то время как Сигнаги обещал мне спокойную умиротворенную атмосферу.


И вот я снова сижу на улице Сигнаги с бокалом вина, угощая клубникой дочку хозяйки, маленькую и жизнерадостную девчонку. Слушаю, как вечерние стрижи летают над городом. Где-то вдалеке громыхает гром, озаряя горизонт яркими вспышками. Теплый ветер дует со стороны гор, обещая спокойствие и безмятежность.

-Анна, ты закончила работать? — спросил я.

— Я спрошу у хозяйки.

Спустя минуту, Анна возвращается, кивая головой.

— Жди меня здесь-, отвечаю я, и, чувствуя приятную усталость, иду за мотоциклом.

«Глупо пытаться искать шлем в такое время»,- думаю я, сажусь за руль BMW и подъезжаю к кафе. Я вижу изумление в ее глазах, мотоцикл немного просаживается под ее легким телом, и мотор, ровно тарахтя, трогается под небольшую горку.

Мы спускаемся вниз по серпантину, я чувствую ее неровное дыхание, с каждым поворотом ее руки все сильнее цепляются за меня, ее тело пытается копировать мои движения. Остановившись на половине пути, я разворачиваю мотоцикл и, откручивая газ, поднимаюсь обратно вверх по серпантину. На каждом переключении передач дыхание замирает, и мотоцикл, плавно выпрыгивая из поворота, несет нас вверх. Мы остановились на небольшой смотровой площадке, долго сидели и наблюдали за солнцем, за тенью гор, за бескрайней рекой Алазани, теряющейся далеко за горизонтом… Была теплая, бесконечно ароматная южная ночь, согретая терпким киндзмараули. Я жадно вдыхал ее аромат, пытаясь надышаться этим воздухом, как можно больше сохранив его в себе. Слушал тишину, прерываемую стрекотом сотен цикад, смотрел на мириады звезд, просыпающихся на ночном горизонте. Стояла теплая, теплая, бесконечно спокойная майская ночь, город наверху спал, мигая огнями. Перед нами расстилалась алая бесконечная равнина реки Алазани, согретая лучами заходящего солнца.