Я не люблю читать отчеты о походах. В них чувствуется некая принужденность — будто читаешь рабочую отчетность. Вот, мол, факты, вот обоснования, вот ресурсы. Кто-то даже графики вставляет — вроде как освоил километры в полном объеме.

Самый же сок любого путешествия всегда для меня останется в деталях. Ты можешь не помнить в подробностях о том, как намотал с половину тыщи километров. Но с особой теплотой вспоминаешь ночь, проведенную в старинном деревенском доме, стены которого окружали не одно поколение простых деревенских семей. Эти стены дышат, они живые и если приняли тебя, то ты наутро будто родишься заново и унесешь в душе частичку живших в избе людей. Иной раз проезжаешь целые города, там бываешь в музеях, фотографируешься и сам фотографируешь. Но почему-то с особой нежностью помнишь пару стариков, доживающих свой век в заброшенной деревне костромских лесов. Дед вынес тебе воды, а бабка молча смотрела на тебя, стоя на пороге дома. В ее взгляде были тепло и тоска. Несколько слов диалога, твоя благодарность за ковш воды, и ты снова в пути.
Интересные вещи ты помнишь…

Далее идут три рассказа — таких что ни цифры пройденных километров, ни горы отснятых фотографий значения не имеют.

Сорок километров, не крутя педали.

В горах Абхазии есть отличная асфальтовая дорога — дорога на Рицу. Она идет и значительно выше — на перевал Пыв, к минеральным источникам и дальше, на хребты гор Кавказа. Спуск по этой дороге на велосипеде — одно из потрясающих приключений любого двухколёсного, кому посчастливилось путешествовать по горам Абхазии. Можно преодолеть сорок два незабываемых километра: сорок по горизонтали и два по вертикали.

Эту дорогу проложили в военные годы столь искусно и умело, что асфальт, которому не один десяток лет, до сих пор носит на себе машины. И лишь в нескольких местах он размыт неуемными горными потоками.

Изобилие контруклонов, бешеные спуски и серпантин горного ущелья не позволяют ехать медленно. Разум старается хоть на миг приструнить тормоза велосипеда, но адреналин в крови бурлит — «Еще, еще, ЕЩЕ!!!»

Попробуй удивить мотоциклиста скоростью в семьдесят километров в час — он только усмехнется. А на велосипеде это уже наждак асфальта, который мчится серой лентой под колесами. Какие-то жалкие облегченные алюминиевые трубы, немного резины и подвеска — все, что разделяет тебя и этот смертельный «конвейер». В какой-то момент вся эта конструкция из рамы, тонюсеньких колес и тормозов (хоть бы и дисковых) начинает казаться фатально ненадежной. Но адреналин продолжает бурлить — и ты в очередной раз отпускаешь ручки тормозов.

В одном из поворотов ты все-таки ловишь своё. Горсть гравия на вылете поворота, бешеный снос колес, ноги едва остались на педалях — все заняло какие-то доли секунды. И ты уже летишь по обочине, а навстречу тебе из темноты мчится бетонный блок, высотой тебе по грудь. Свернуть не получается: справа отвесная скала ущелья, а слева полотно асфальта, который возвышается над обочиной так, что по касательной заехать невозможно. Ты пытаешься затормозить, однако ноги и так едва держат велосипед — по обочине разбросаны камни величиной с детский кулак. Хаотично работает подвеска, колеса бросает в стороны. А бетон блока все ближе и ближе.

И в этот момент ты ясно понимаешь, что сейчас тебя не станет. СОВСЕМ. Мысль эта очень прохладна и очень проста. Нету ни паники, ни пресловутой «всей жизни перед глазами». Где-то на грани сознания еще есть маленькая горсть обиды. Обиды за то, что едешь в майке и шортах. О том, что намерено «забыл» в далекой Москве свой шлем, подаренный родителями. Обида за то, что сейчас по глупости воткнешься головой в скалу в чужой стране и никакие выставленные руки не спасут. Но и эти мысли исчезают сразу.

Ты превращаешься в четыре точки. Две из них вцепились в педали и пытаются хоть как-то урезонить велосипед, чтобы дать возможность двум другим точкам выцарапать из тормозов все возможное. Но без толку — почти вся сила торможения уходит на борьбу с уклоном. Скорость практически не падает.

Сжав зубы, ты летишь вперед. Перед столкновением ты доворачиваешь обе стопы так, чтобы почувствовать щелчки выстегнувшихся контактных ботинок. Теперь ты готов покинуть велосипед и закрываешь глаза.

Развязка наступает мгновенно. Это ущелье, в котором сумерки царят почти круглые сутки. И куст ежевики с разворотом газеты в ветвях сложно отличить от столь монолитного и фатального бетона. Не говоря о том, что по обочинам этой дороги таких блоков и обломков скал действительно разбросано великое множество

Медленно снижается скорость до нуля. Окаменевшие ноги с трудом ловят асфальт. Пальцы железной хваткой вцепились в руль. По онемевшему бедру, щекоча волоски, стекает кровь – ежевика в Абхазии имеет очень маленькие, но острые шипы. В голове ударами сердца стучит одно – «ЖИВ!».

Через два часа вы группой въезжаете в селение. Уже темно и только свет велосипедных фар освещает улицу аула, в одном из домов которого предстоит провести очень долгую ночь. И заснуть ты сможешь только под утро.

Наши талисманы.

Всякий путешественник суеверен. Есть приметы, талисманы, обычаи. Если путешественник утверждает, что суеверий у него нет, то не верьте ему. Свои ритуалы он называет привычками, а приметы путает с практичностью.

Пара шлепанцев для меня — первейший элемент снаряги. Есть контактные ботинки: в них шикарно вертеть педали, но ходить можно только с риском перелома лодыжки. Есть кроссовки — для прогулок. Но вот шариться по лагерю в дождь, купаться, ходить по пляжу или ходить по утренней росе удобнее всего в тапках.

Лишь однажды забыл я их взять в поход. И не простой поход — а в главный годовой выезд. А забывчивость, вечная моя спутница, постоянно играет в свою чехарду: вспоминаешь о тапках либо вечером, шнуруя кроссовки, либо в магазине, в котором их просто не продают. И не сказать, что это прямо великая трагедия, но иной раз неохота выбирать: ходить под дождем босиком, либо промокнуть в кроссовках.

Вершина нынешнего похода – перевал, что соединяет Большой Иеремель и Жеребчик. И если у подножия горы я время от времени еще умудрялся, ради спортивного интересу, прокрутить сотню метров педальным ходом, то последняя пара километров преодолевается только пердячей тягой. Толкать по горной тропе велосипед (пусть хоть бы он и сам горный) непросто: вместе с туристическим скрабом эта «тележка» весит под тридцать кило. И таскать ее приходится по булыжникам, через стволы и овраги. Одна отрада — опереться на него можно в любой момент.

К вершине склон все круче и круче. Приходится останавливаться, чтобы сделать несколько сверхурочных вдохов, коих во время ходьбы уже не хватает. В голове в этот момент сам по себе завертелся простенький ритмичный речитатив. Он очень удачно ложился на шаг и обладал простеньким ободряющим смыслом. «Шаг за шагом. Метр за метром. Пройденный путь не отнимет никто». Глупость, казалось бы, но это был тот ритм, под который шагалось бодрее и проще. Практически «Марш велосипедного пешехода»! С таким настроем я оставил своего товарища далеко позади.

Читая раз за разом эту мантру, и отбивая носком каждый ее слог, я не заметил двух вещей: как я забрался на перевал, и как вокруг окрестных гор набухают грозовые тучи.

Порывы ветра грозили дождем с минуты на минуту и я, кинув велосипед, помчался вниз по склону на помощь другу. С первыми каплями дождя мы с Васей на середине перевала уже забились под громадный валун, кинув велосипеды под власть дождя.

Гроза в горах шикарна! Через щелку накрывавшего нас клубка из плащей, ковриков и целлофана был виден пик Жеребчика, в который раз за разом били молнии. Грохот стоял неимоверный, вспышки озаряли небо и в эти моменты мельчайшие детали под нашим многострадальным куполом были видны столь же четко, как и днем. Не только воздух, но и скала под нами гудела.

Валун прикрывал от шквального ливня, по плащу проходили волны дождя — то почти ни капли не падает, а потом как из ведра плеснули, и ведро следом же кинули. За шиворот, по грани булыжнка, так и норовили затечь ручейки ледяной воды. А мы сидели и двумя руками держали нашу трепещущую и протекающую крышу. Незанятыми руками жрали колбасу и шоколад. Запивалось все это дождевой водой — достать ее было легко, достаточно лишь выставить наружу кружку и на пару минут заняться резкой колбасы и хлеба. Для двух рук, в принципе занятие не сложное, но только если это не руки разных людей.

Непогоды хватило лишь на половину часа. Съестных припасов примерно на столько же.

С последними каплями дождя из-за предгорий глянуло закатное солнце. И каково же было мое удивление, когда в двух шагах от нашего укрытия я обнаружил шлепанцы. Они стояли аккурат на вершине небольшого бульника, в естественной ложбине, заполненной дождевой водой. Остатки грозы блестели на них каплями в ярких лучах солнца.

Откуда тапки взялись на вершине перевала? Почему их не сдуло ураганными порывами ветра? Чистое ли совпадение в том, что они мне оказались в пору? Ответов на эти вопросы я не знаю. Но лучшего талисмана для себя я и придумать не мог.

С того похода я и оброс своими суевериями, помогающими мне в походах. Тапками, с которыми не расстаюсь ни дома, ни в походах и речитативом, мерный ритм которого мне не единожды помогал проходить маршем тяжелейшие дороги велосипедиста.

Нет, нам не страшно.



Поезд возвращается с юга. Жара, плацкарт. Половина старых окон не открывается. Наверху, поперек двух полок, лежит разобранный велосипед. На стыках рельс побрякивает ручка тормоза. За стенкой объемный мужик в наколках забивется в очко с тремя призывниками. Свежая, только выданная форма контрастирует с майкой-алкоголичкой бывшего зэка. За другой стенкой едет батюшка, только что закончивший походную службу, на которую, вопреки протестам проводницы, собралась половина вагона. Теперь он раздает своим детям сладости — по ложке меда на брата. Детей много — от карапузов, до пацанов лет двенадцати. Их чуть меньше десятка, и за стенкой стоит гвалт детских голосов, прерываемый басовитыми призывами к порядку.

Я же сижу рядом с матроной предпенсионного возраста и, активно жестикулируя руками, рассказываю о своем велосипедном путешествии. Она удивленно качает головой при рассказе о подъемах в горы, путешествиях по аулам и поездке вдоль моря. Соглашается с моими впечатлениями от мест, где побывали. Но удивило ее больше совсем другое.

«А вам не страшно? Вы же друг друга совсем до похода не знали!»
Страшно ли нам? А, ведь, в самом деле. Четыре человека, не знающих друг друга даже по фотографиям. Из примет — велосипед и данные билета на поезд. Первая встреча — на вокзале места прибытия, в месте, где начинается поход. Один турист из-под Орла, второй с Донбасса, третий с Краснодара и я из Москвы. Списались по интернету, утрясли маршрут и сообща купили билеты. Нам вместе предстояло проехать незнакомую страну за десять дней.

Страшно ли нам? Хороший вопрос! Для меня ясно одно — сколь бы большая пропасть нас не разделяла, какие бы барьеры между нами не стояли, будь то язык, паспорт, возраст или взгляды, — если мы встречаемся на дороге, то есть у нас общее в самом корню души. И когда я вижу путника, велосипед которого увешан сумками, туриста, с громадным рюкзаком за спиной или мотоциклиста с непомерными кофрами на хвосте — я всегда знаю: передо мной друг. И я поднимаю руку, а в ответ вижу улыбку, даже если она скрыта каплями пота или визором шлема. И когда мне в ответ поднимается открытая ладонь, то хочется крикнуть со всей души:

«Удачи тебе, дружище, и ровных дорог!».

Но ты молчишь и лишь улыбаешься в ответ. А ведь и в самом деле: слова тут просто ни к чему.