Выкладывается по согласованию с администрацией Байкпоста и автором.
Просто очень хороший рассказ.

«У окрестных крестьян в 1899 году был зафиксирован обычай плевать в сторону Ижевска, так как по местному преданию, передающемуся здесь из поколения в поколение «в ряду священных преданий», Ижевск – это порождение сатаны.»

«Вятские губернские ведомости»

Мотоцикла не видели несколько лет, почти забыли про него. А этой весной он вдруг появился, и очень рано, в конце марта, когда снег еще не до конца сошел, а дороги были мокрые и скользкие. Город утонул во влажной дымке, такой плотной, что закрылся аэропорт. Некоторые уверяли, ночной призрак всегда приходит из тумана, — и был туман, и из него выехал на Пушкинскую оранжевый мотоцикл. Пронесся по центру и ушел куда-то на Болото, затерялся там в частном секторе.

Приехал, уехал — бог с ним. У нас и без галлюцинаций не скучно. Но тихий женский шепоток по городу пошел. Говорили, кто-то привязал гайку на перила Долгого моста, и провисела она всего один день, а если гайка исчезает так быстро, значит, мотоцикл откликнулся на зов о помощи. Ерунда, гаек на Долгом болталось штук двадцать, возникали и пропадали они бессистемно, поди разбери, какая сработала. Если, конечно, ты веришь во всю эту чушь. А чтобы поверить, надо хотя бы раз встретить ночью мотоцикл без седока. А чтобы встретить, надо быть очень и очень навеселе. С трезвых глаз такое не привидится.

Таксист, которому попался мотоцикл на Пушкинской, был по работе как стеклышко, ну да он и не рассказывал никому ничего, это его пассажирка растрепала в своем бложике, когда доехала. Наутро проспалась — и стерла. А таксиста никто не расспрашивал. Он и молчал — чтобы не сочли за сумасшедшего или наркомана. Он не верил в мотоцикл.

Другой важный свидетель — девица, которую мотоцикл якобы подвез до дома, — была той ночью конкретно в дрова на почве личных переживаний. И отнюдь не горела желанием болтать. Во-первых, даже если ночной призрак и выручил ее, то подобрал в неподобающем месте и неподобающем состоянии. А во-вторых, она в волшебный мотоцикл очень даже верила, знала, когда и к кому это чудо приезжает, и на всякий случай решила, что он ей приснился. Дабы лишний раз не нервничать — и так жизнь не удалась.

По той же в общем причине стерла свой пост и женщина из такси. Мотоцикл был в городе, как бы сказать, фигурой умолчания. О нем шептались, а не говорили. То ли боялись спугнуть, то ли инстинктивно закрывались от самих обстоятельств, при которых он появляется.

Тем не менее, вскорости на Долгом мосту прибавилось гаек всех размеров и цветов. Их приматывали к перилам либо куском провода, либо яркой ленточкой. Оба варианта считались правильными, строго в духе легенды о рыжем мотоцикле, только непонятно, какой более действенный — брутально-механический или трогательно-девичий. Логика подсказывала, что куда важнее аутентичность самой гайки, но где тут логика, если девочки верят в чудо.

Почему гайки надо привязывать именно на Долгом, легенда молчала. Надо — и все тут, на то она и легенда. Скорее всего, просто никто еще не придумал достаточно красивой и романтичной версии.

Почему и как гайки исчезают, тоже никто не знал. Строго говоря, вменяемых людей это не интересовало, а у невменяемых оказалась кишка тонка разобраться. Устроить у моста засаду с пьяных глаз любопытные пытались, но не хватало либо выдержки либо выпивки. По трезвости эксперимент провалился вовсе. Несколько лет назад на мост целую неделю таращились в прибор ночного видения поочередно два блогера, надеясь поймать шутника или увидеть мотоцикл — и ничего не заметили. А когда плюнули и забыли — половину гаек как ветром сдуло. И через сутки на городском форуме выскочила душераздирающая басня о том, что ночной призрак спас девушку от грабежа с изнасилованием. Вычислить автора, естественно, не удалось, но почерк был знакомый.

Все истории такого типа строились по одному шаблону со времен зарождения легенды о мотоцикле, лет уже сорок примерно. Девушка возвращается домой ночью одна и пешком, хорошо поддатая или совсем трезвая, но по общей нелепости ее поведения, в частности, манере срезать углы через парки и лесополосы, ясно, что бухая. Ее преследует или хватает некий зловещий субъект, и тут появляется мотоцикл; он пугает и обращает в бегство или даже сбивает с ног нападающего. Дальше железный спаситель загадочным образом подхватывал девушку, или та сама на него садилась — и домой, причем, мотоцикл сам знал адрес, ты только держись за руль. Иногда мотоцикл просто катился рядом с девушкой, провожая ее. Тарахтел на холостом ходу, заглядывал снизу в глаза — фарой, что ли? — просился, чтобы его погладили по сиденью. Вообще в поведении мотоцикла было много собачьего. Ничего удивительного, ведь по легенде это «пес».

В крутом промышленном центре, где даже памятник козе склепан из кусков металла так подчеркнуто сурово, будто козу эту приходит доить Терминатор, наверное именно железные собаки и должны оберегать девчонок по ночам.

Пока железные парни спят.

*****

— Дак чё, какие темы мы еще забыли? Забыли городские легенды, а?

Главред уставился на Кузьмина.

Остальная летучка дружно выдохнула и расслабилась.

— Ну и где материал про легенды?

— В смысле? — Кузьмин сделал вид, что сильно удивлен.

— Отдел культуры, я же тебя просил. Только не ври, что не слышал.

Отдел культуры в составе Кузьмина и его стажерки Васи глубоко задумался. Кузьмин — хмуро, Вася — просто за компанию, чтобы не подставлять шефа. По городским легендам она бы отписалась легко и с удовольствием.

Дело-то плевое. Легенды у нас не меняются, они те же, что год назад, десять лет и наверное сто лет. Ну ладно, поменьше, сто лет назад орла в пруду еще не было.

— У нас с Василисой одних только интервью по два на день, — буркнул Кузьмин, глядя в стол. — Не считая прочего. Может, обойдемся?

— В смысле?.. День города на носу, как ты обойдешься?

— Из-за Дня города и бегаем, как заводные… Слушай, мы эти легенды каждый год пережевываем. Давай их по случаю праздника… Забудем временно.

— Дак чё, ты устал? Ну так прямо и скажи: я устал. Старый стал, ленивый, хочу по случаю праздника вообще не работать.

— Десять рублей с тебя! — ловко спрыгнул с темы Кузьмин.

Он тут был единственный, кому позволено говорить начальству «ты» даже в официальной обстановке. С главредом они, два динозавра, вместе начинали еще при советской власти, которую большинство сотрудников помнило довольно смутно. А некоторые, как Вася, даже родиться не успели.

— Почему десять? Пять.

— Десять. Два раза уже «дакчёкнул».

Главред порылся в кармане, выгреб горсть мелочи, открыл ящик стола и высыпал туда деньги. С запасом так сыпанул.

— Избавляйтесь от слов-паразитов! — сообщил он в пространство. — И от диалектизмов, кстати, тоже. Будете романы писать, суйте их хоть в каждую строку ради местного колорита. А у нас информационный жанр, нам нельзя. Вот, отдел культуры подтвердит.

Кузьмин молча кивнул и зачем-то покосился на Васю.

Вася пожала плечами. У нее со словами-паразитами все было хорошо. И с диалектизмами тоже. В смысле, их не было. Ну, пока она в редакции. Какого жесткого постоянного самоконтроля это Васе стоило, отдельная история.

— За каждое «выпадывает», за каждое не к месту употребленное «в смысле» будем сами себя наказывать! Потому что на таких, как мы, информационщиках, зиждется… Зиж-дет-ся… Кстати, правильно через «и» или через «е»?..

— Зависит от формы глагола. Вот как ты сказал — это через «е».

—… на нас держится современная языковая норма! Как мы пишем — так люди будут говорить. И ни в коем случе не наоборот! Всем понятно?

Летучка дружно кивнула и что-то неразборчиво промычала. Опасаясь нарушить языковую норму.

— Дак чё… — начал было главред, осекся, приоткрыл ящик, заглянул в него и удовлетворенно хмыкнул. — Проблема в чем, я не понимаю. Тебе материал о легендах — на ползуба. Ты просто не хочешь. Объясни, почему. Вдруг я пойму и посочувствую.

— Проблема в том, что известные на сегодня городские легенды всем осточертели, — сухо доложил Кузьмин. — Читатели их наизусть знают. Но каждый год по случаю Дня города отписаться на эту тему считает своим долгом любой, вплоть до распоследнего блогера… Дальше объяснять?

— А ты подойди к вопросу творчески. Раскрой тему с новой стороны.

— В смысле?

Главред снова выдвинул ящк и ткнул в него пальцем.

Кузьмин вздохнул и издали навесом метнул в ящик пятирублевик. Метко.

— Нету у нас новой стороны, — сказал он. — И не будет. Их ровно две: серьезные краеведы и городские сумасшедшие. Краеведы уже видеть меня не могут…

— А ты Василису к ним отправь. Молодая, красивая, и людям радость, и газете — материал, — посоветовал главред. — И вообще… Неужели тебе самому не интересно, например, кто живет в пруду?

— А кто живет в пруду? — удивился Кузьмин неискренне.

Вася шевельнулась, будто собралась ему подсказать, но потом отодвинулась.

— Вот образованный человек, с высшим филологическим образованием, словесник! Гордость наша, кроме шуток. Он даже в курсе, как пишется слово «зиждется» — и не знает, кто живет в пруду…

Летучка засмеялась. Легко и приятно смеяться, когда не твоя задача городские легенды, когда ты пишешь например о спорте или даже о промышленности. И в спорте, и в промышленности регулярно что-то новенькое случается. Не победа так поражение. Не взлетели так упали. Нажрались допинга и морду кому разбили, в конце концов.

На городские легенды совсем не похоже.

— Золотой орел живет в пруду, — сообщил Кузьмин уныло. — Со Сталиным в обнимку. А еще крокодил. И останки невинноубиенного удмурта. Тебе самому-то не надоело? А новые легенды — где я возьму? Ни у кого не завалялось парочки? Отдел культуры будет признателен… в пределах разумного.

— Дак чё… — подал голос заведующий отделом новостей.

И под общий хохот выложил на стол пять рублей.

— Ладно, ладно, вы послушайте. Алексей Андреич, вам легенд не хватает, а материала для них на самом деле полно. У меня что ни день, такая дикая и безумная инфа проходит, из которой только легенды и стряпать. Надо просто ее творчески переработать…

— Ну совсем берега потеряла наша молодежь! Выдумывать — неспортивно, — оборвал новостника главред. — Это не журналистика, а фантастика. Я человек старой закалки и категорически против. Вот уйду на покой, и занимайтесь тут без меня чем угодно, хоть фантастикой, хоть гомосексуализмом. А задача репортера — искать факты. Искать и находить.

— А я о чем?! Давайте я культуре офигенных фактов накидаю!

— Ага, — согласился Кузьмин. — Помню я твои факты. «Ижевский маньяк-некрофил заразил трупным ядом любовницу».

— Это не мои!

— Ижевский маньяк-людоед съел пенсионерку на Татар-базаре! — продекламировал Кузьмин зловеще.

— Вот это точно не мои!

— Как будто твои лучше. Ижевский маньяк-сантехник…

— Ижевская маньячка Леночка на белой «мазде», — напомнил главред.

— А я виноват, что у нас все сумасшедшие какие-то ненормальные?!.. — почти обиделся новостник.

Над этой репликой вся летучка задумалась и даже как-то загрустила. Первым очнулся главред.

— Ты чёйта сейчас такое сказал?

— Пять рублей, — ввернул Кузьмин. — За «чёйта».

— А теперь дарю вам, Алексей Андреич, шикарный факт! — объявил новостник, пользуясь общим замешательством. — Тут появилась новая гайка…

— Ой-ёй-ёй… — Кузьмин весь сморщился и замахал руками на новостника.

— Да погодите вы. Это реально что-то новенькое. Здоровая такая ржавая гайка. Только не на Долгом мосту, а на плотине. И она к перилам не привязана, как обычно. Висит на цепи от бензопилы.

Кузьмин переменился в лице. Напрягся весь. И главред сел прямее.

— Ничего себе факт? Потянет на легенду? — новостник улыбался, правда, слегка настороженно. Заметил странную реакцию старших.

Кузьмин молчал. И тут главред сказал такое, что все остолбенели и затаили дыхание.

— Чёйта он, с-сука такая? Смерти ищет?

Кузьмин поглядел на главреда и не стал напоминать ему про пять рублей за диалектизм.

— Думаешь, это вызов?

— А что еще.

— С ума сойти… Кузьмин обеими руками потер лицо. Он вдруг здорово ссутулился.

— Э-э… А поподробнее можно? — заинтересовался «криминал», он же завотделом происшествий.

— Потом, — сказал главред. — Длинная история. И все неправда. Легенда же. Кстати, про гайку — точно? Или как всегда?

Новостник молча протянул главреду смартфон. Тот посмотрел на картинку, покачал головой, протянул смартфон Кузьмину.

— М-да… Мотоцикл нарисовался уже? — спросил Кузьмин.

Новостник поморщился.

— Это женщин надо опрашивать. Вы же знаете, мужики его в упор не видят. Или прикидываются, что не видят. Я могу, конечно, подключить своих девчонок…

Женщин на летучке присутствовало ровно одна — Вася. И все теперь смотрели на нее.

— Да что она знает… — буркнул главред. — Молодая еще. Перестаньте таращиться на девочку. Не смущайте.

Вася смущаться и не подумала. Настал ее звездный час.

— Давайте я напишу про мотоцикл, — сказала она просто.

В кабинете повисла тишина, какая-то нехорошая, ледяная. Молчали и старшие, и младшие. Отдел новостей, отдел происшествий, «политика», «спорт», спецкоры — все глядели на юную стажерку. И, судя по выражению лиц, настроение у коллег было так себе. Особенно у специальных корреспондентов. Это ведь их профессия — расследования. И сейчас на них повесят легендарный мотоцикл, в который никто не верит, потому что он — стопроцентная галлюцинация. Вот счастье-то привалило. Судя по реакции главреда, он воспринимает эту нелепицу всерьез, считает если не опасной, то как минимум неприятной и не отдаст ее неопытной девчонке.

— А что у тебя есть? — спросил главред.

— В лучшем случае у нее свеча от мопеда в сумочке, — Кузьмин фыркнул. — Остынь, Вася.

— Ну-ка, Леша, не спеши. Так что у тебя есть, Василиса?

— У меня есть подруга, которую он подвез, — сказала Вася, очень стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Когда?! — быстро спросили хором сразу четверо: главред, Кузьмин, новостник и «криминал».

— Позавчера, — отчеканила Вася. — И это с ней второй раз уже.

Кузьмин аж засопел, так ему не понравилось услышанное. «Криминал» разочарованно скривил губу и переглянулся с новостником — ну, понятно, белочка к кому-то приехала в образе мотоцикла. Главред, напротив, весь подался вперед.

— Рассказывай.

— Это не алкогольный психоз, — Вася старалась говорить как можно убедительнее. — Марина, она вообще спортсменка… Бывшая. Сейчас танцовщица в клубе.

О том, что Марина танцует стриптиз, Вася решила пока не распространяться.

— Пьет очень редко. Месяц назад поссорилась с другом, ушла от него ночью. Ей показалось, за ней кто-то идет. А потом вдруг появился старый мотоцикл. Точно как в легенде. Марина на него села, он отвез ее домой и исчез. Утром она решила, что ей это приснилось. А вчера она звонила мне… Короче, она еще не в панике, но близко к тому. Вы же знаете, мотоцикл так просто не приезжает. Знаете, да? — Вася огляделась.

Ну да, они знали. Хотя наверное не хотели знать.

— Пять рублей за «короче», — сказал Кузьмин. — Я заплачу, это мой сотрудник.

И полез в карман.

— Значит, оба раза она была в дымину… — задумчиво протянул главред.

— Ну, выпила, конечно, но очень хорошо все помнит. Ей просто было страшно, она старалась забыть.

— Над нами будет ржать весь город, — пообещал Кузьмин. — Ей-богу, я уже согласен на того, кто живет в пруду! Да чего там, я на орла согласен.

— Давайте я про удмуртского шамана напишу, — предложил вдруг «спорт», глядя в потолок. — У нас есть такой Шудегов, хоккеист с мячом, он уверяет, это был его прапрадедушка или вроде того. Красиво врет, заслушаешься.

— Очень самоотверженно, только отдел культуры не оценит твою жертву, — сказал главред.

— Дак чё, я не даром, я за бутылку.

— Денежку — вот сюда. А тебе, Леша, времени — неделя.

— Ну не надо, — очень тихо и как-то неуверенно попросил Кузьмин. — Ну зачем.

— Дам полосу. Ты знаешь, как сделать из этой истории конфетку, объясни Василисе структуру материала. И помоги.

— Это очень много работы, чтобы была конфетка. Тут одним рассказом очевидца не отделаешься. Тут столько всего придется поднять… И никаких доказательств. Голая фантастика, которую ты не любишь. И правильно не любишь. Это не наш уровень. Мы не бульварный листок. Такое даже на сайт положить будет стыдно…

Кузьмин почти умолял. Почти ныл. Вася его таким раньше не видела. Обаятельный и уверенный в себе дядька, крепко за полтинник, но очень даже еще ничего, Кузьмин вдруг будто сдулся.

Главред на его мольбы не отреагировал никак. Он уже говорил с бильд-редактором.

— Гайку на мосту сегодня же отснять, пока ее на сувенир не утащили…

— Не утащат, цепь заклепана, — ввернул новостник.

Главред не глядя отмахнулся.

— Это Ижевск. Перекусят… И найди хорошую фотографию «пса» раннего выпуска. Семьдесят четвертый, семьдесят пятый год. У него зеркало на торце руля и шильдики плоские, наклейками.

— Зеркало как раз не показатель. Главное — ребра на головке цилиндра стоят веером и глушак прямой, — сказал бильд. — Тогда точно семьдесят четвертый. Я знаю.

— Ишь ты!

— Это Ижевск, — напомнил бильд, усмехаясь. — У моего отца был рыжий «пес». Теперь жалеет, что продал.

— А у меня — красный. Восемьдесят второго года. Сыпался, зараза… Но зато как ездил!

Главред вздохнул.

Кузьмин тоже вздохнул, но без толку, его не услышали и не заметили.

— Совещание окончено, всем спасибо, — сказал главред. — Работаем.

Народ потянулся из кабинета.

— Дмитрий! А вас я попрошу остаться… На минуту.

Кузьмин в дверях оглянулся. К главреду подошел «криминал», и они зашептались. Кузьмин неопределенно хмыкнул и пропустил Васю вперед.

— Леша! Ты тоже задержись чуток.

Ну, будет мне сегодня, подумала Вася.

И все-таки, я не могла иначе. Не могла упустить момент. Он должен понять. Он ведь тоже репортер.

***

На улице Кузьмин потянул носом воздух и сказал:

— Не весна еще. Вот не весна. Ты куда сейчас? В оперный? Давай, нам по пути.

До самой площади он молчал, думая о своем. Вася все порывалась сказать — вы извините, так получилось, я не нарочно, вы поймите, — но Кузьмин был где-то далеко, слишком далеко.

На площади он оглянулся в сторону пруда и неожиданно спросил:

— Никогда не задумывалась, что «лыжи» — авангард?

— В смысле?

— В самом прямом смысле. Такой добротный советский конструктивизм. Обрати внимание, все, что поставлено в городе после Советов — памятник крокодилу, пельменю, лосю, Ижик вот этот, который мне почему-то активно не нравится — вполне традиционная скульптура. Коза железная скорее панк, ну, с элементами панка, она за скобками. Прекрасная коза…

«Лыжи» отсюда были едва видны — черточка, устремленная в небо. Вася вспомнила поверье: если, стоя лицом к монументу и пруду, мысленно три раза задать какой-нибудь животрепещущий вопрос, придет четкое понимание, как его решать. Прикинула — далековато. Да и вопрос еще не оформился.

— А «лыжи» это конец шестидесятых. Казалось бы, время, когда все в стране зарегламентировано до посинения. Шаг вправо, шаг влево карается на худсовете. Тем временем скульпторы шарашат нам авангардные монументы на народные денежки, и хорошо ведь получается.

— Я знаю, что… Не все было так однозначно, — осторожно высказалась Вася.

Кузьмин ее не расслышал, он глядел в сторону монумента.

— Я ведь был на открытии, — с затаенной грустью сказал он. — С ума сойти. Пацан еще совсем. Но что-то помню. Столько всего помню… Господи, как же я ненавидел этот город!

Вася даже слегка поежилась — с таким чувством Кузьмин это выпалил.

А еще показалось, он говорит о чем-то другом. О чем-то большем.

— Пойдем, — Кузьмин, глядя под ноги, зашагал к оперному театру, Вася пристроилась рядом. — М-да… А ведь город — редкий. Он настоящий. Он не прикидывается, не пытается тебя обмануть. Едешь по Пушкинской — хороший, качественный такой город. Его можно потрогать руками. Вдруг — бац! — та же Пушкинская, а вокруг деревня. Но деревня тоже правильная, в ней живут, а не доживают. А мой родной Машиностроитель, весь облезлый, где в любое время суток можно схлопотать в бубен? Да, облезлый, но это не руины, там все настоящее, там есть сила какая-то! А эта площадь? Ее так легко было испортить, превратить в бессмысленное парадное недоразумение, и сколько таких нелепых площадей в разных городах… А наша — хорошая площадь для жизни. И набережная выше всех похвал. И куда ни посмотришь, все по делу. По трамваям часы можно проверять. Тротуарам — Москва завидует… Но дело вообще в другом. Здесь все держится на контексте, на глубоко зарытых смыслах. На впитанном с молоком матери осознании того, что город очень непростой. С этим живут и об этом не говорят. Просто знают. Это как ижевский говор — он же весь строится на интонациях. Без интонаций его не существует. Почему главный борется с диалектными словечками? Открою страшную тайну: потому что их не осталось достойных! «Дак чё» и «в смысле» — курам на смех. Даже наше шикарное «чёйта», которое лично я обожаю, это в общем не диалект. Все дело в интонации. Ижевск — город контекста. Если не нравится Ижевск — значит, ты еще не в теме. Стоит ее уловить, и город тебя поднимет, он тебе поможет, жизнь наладится и все получится. Ну, либо ты самого себя не любишь, а тогда уже никакой контекст не спасет.

Он говорил так увлеченно — Вася жалела, что не может украдкой включить диктофон.

— А я терпеть не мог Ижевск, было такое. Только с годами до меня дошло: на самом деле я ненавидел себя и свою жизнь. Мне казалось, я тут заперт, и очень хотелось вырваться. Рано начал читать, полюбил книги, в романах все было такое большое и яркое. Там можно было чего-то добиться, что-то сделать. А здесь за меня все решили заранее — где учиться, с кем водиться, когда и за что в первый раз присесть. Да-да, не делай большие глаза. У нас на Машике в семидесятых было просто: либо ты, либо тебя. Я не любил, когда меня, поэтому откладывал книжку и шел с пацанами бить морды. А потом и чего посерьезнее. А дальше, когда оставалось всего ничего, чтобы юный мечтатель загремел за ограбление в составе группы, да с намерением и прочими отягчающими, да еще и как организатор… Вдруг повезло. Меня Гена Вахрушев буквально за шкирку вытащил из дурной компании. Генке было двадцать пять, мне четырнадцать, я ходил к его младшему брату меняться книжками. Младший был книжный червь, как сейчас бы сказали, ботаник, но его на районе все знали и не трогали из-за Генки. Потому что тот служил опером в убойном отделе. Совсем молодой и чертовски въедливый опер. И Генка своим острым глазом засек, что меня надо спасать. Знаешь, он просто со мной поговорил. Разъяснил юному мечтателю его будущность, на пальцах буквально. Сколько лет, за что, когда и по какой статье я загремлю снова, и так далее. А главное, обрисовал, как в эту воронку засасывает все глубже и глубже. Дал алгоритм падения. Вскрыл недоступные мне смыслы и разжевал. А потом говорит: Леха, не будь идиотом, тебе же все дороги открыты. Хочешь выпендриваться — делай по-взрослому. Никого не бойся и посылай всех на. Посылать я умел… Но как же оказалось страшно поначалу. И трудно. В книгах герои всего добивались одним рывком. На то они и герои. А нормальному человеку приходится день изо дня биться в стену лбом. У меня еще был огромный плюс на старте — ежедневным чтением я «поставил» себе грамотность и набрал большой словарный запас. Собственно на этом меня Вахрушев и поймал. Услышал, разглядел. И поймал. А брат его был внештатником в нашей «районке». Юный корреспондент, как это тогда называлось. Он сам пытался влиять на разных хулиганов, но куда там. Авторитета не хватало и, главное, знания жизни. Если бы не Гена… Мало кому выпадает такая удача. Мне повезло.