Некто сверху опустил на землю завесу дождя на долгие дни. В воскресный день небо коротко выдохнуло, но щёлкнуло пальцами именно в тот момент, когда я хлопнула дверью подъезда.

Место встречи изменить нельзя. Пока Санька, умиротворенный мирным шелестом птиц, будет черпать чистую воду из колодца, я, с шашкой экзальтации в руках, буду месить настоящую грязь, расквашенную ливнями, в его направлении. Скачу козликом, дурашливо притопываю – всё-таки полмесяца без Кавы наносят первый удручающий оттенок на бытие.

Где заканчивается моя самокритичность и начинается форменное самоедство? Я могу преодолеть девяносто процентов препятствий и быть молодцом, но одно глупое падение, один росчерк красной пасты – и я расщепляю его на атомы, анализирую, атакую Клауса вопросами.





Так и сегодня. Феерично пропахав носом чвакающую посадочную полосу, Кава шмякнулась налево и придавила мне ногу. Пошевелив носком в бурой каше, я сделала подкоп и вытащила ступню.

Попытка поднять коня сходу увенчалась неудачей. Ноги предательски стремятся в противоположную от мотика сторону, колесо немного подрывается, но, повинуясь месиву, обрушивается обратно. А я – мартышка с очками. К слову, очки застилает испарина. Срываю шлем и бросаю его в траву. Далее следует ещё пять-десять минут безуспешного мученичества — квинтэссенции недостатка умений, силы и, главное, эмоционального спокойствия.

Крайне интересное, новое для меня состояние, прохладное, заполняющее с головы до пят – чувство между острием ножа и ленивым просмотром боевика. Одна. Лес. Никто не поможет. Кава истекает грязью. Сцепление защемила видавшая виды защита рук. Фара, подбитая с правого хука, болтается на одном проводе. Руль безбожно крив. Переднее крыло держится на честном слове. Ноги в ботах живут своей жизнью.

Нос уловил запах бензина… Чёртов краник! Пыхтя и морщась, лезу под Каву и наощупь делаю ход конём.

Внутренний прокурор лихорадочно перебирал варианты. Звонок другу? Вдруг кто-то катает? Объяснить местоположение практически невозможно. Да и озаботить семейного человека в воскресенье – неловко. Кажется, прокурор нервно сгребает бумаги и увольняется по собственному желанию… Я вернулась к точке старта этой одиссеи – надо поднимать мот. Надо ехать. Надо.

Попробую поднять спиной и коленями, канонически. Надо же когда-то начинать. Получается! Получается?! Не верю. Но Кава, опираясь на моё дружеское плечо, стоит. Прокурор выглядывает из-за угла и поправляет очки.

Теперь я чертовски крута, заимев на ботах платформы из грязи, сантиметров по десять во все стороны. Задний тормоз худо-бедно прощупывается через эту псевдоподошву. Мчусь с кривым рулём, как залипший на рогатом безумце тореро. Поджат рычаг сцепления — Кава звучит не так, как нужно, лает… Свечку залила… А пройдена всего лишь пятая часть моей маленькой одиссеи.

— Еду. Нет, я ещё не в карьере. Я ещё до первого асфальта не доехала. Упала, но уже подняла. Сейчас заглохла перед лужей и не могу завестись, как раз ты позвонил. (Озарение). Нет, просто я на второй и туплю.

Секундное расслабление, моментная брешь в настойчивости стоили ещё одного падения. По земле задрожали мелкие капли. По счастью, мне встретился дядька с женой, удумавший прогуляться с собакой по карьерным топям. Он сетовал на грязные кроссовки и то и дело восклицал, какой тяжёлый мот, помогая выкатывать его на траву.

Жирная линия скитаний моих колёс прервалась, сменившись скрытыми следами в мятой траве. И когда на горизонте замаячил асфальт, знакомый серебристый бампер и знакомое лицо за рулём, я была вне себя от счастья. Первое, что я сделала, сняв шлем – продрала глотку одним коротким криком, сбросила груз эмоций куда-то в пространство.

Увы, фотоаппарат был безнадёжно забыт на книжной полке, и грязь второй свежести, а также влюблённый взгляд на фотографа, были запечатлены на следующий день. Однако покатушка, несмотря (а может, благодаря) на всё садо-мазо и вытекающие нелепости, запомнится мне надолго. Об одном жалею – что не смогла ни с кем разделить. Всё же, «без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями – много». За сим откланиваюсь.