Серый ветер гнет верхушки деревьев. Лес. Лето. Скоро будет дождь. Старая колея петляет меж сосен и колеса злой резины царапают кромку отвала. Когда-то здесь кипела жизнь — как бусы на бечевке, сидели деревни на этой дороге. Село было, храм. А сейчас? Только старая дорога, да разваленные мосты, которые еще кому-то да нужны. Ремонтируют их просто — кинут на старое гнильё еще пару бревен и вроде бы проехать можно.

А вокруг Костромские леса. Древние, молчаливые, могучие! Еловой иглой, как одеялом, укрыта земля. Извечными песнями заливаются птицы, шумный ветер раскачивает этот старый лес. Брошенный лес? Да какой же он брошенный — этот лес стоял тут столь давно, что и следов человека тех времен найти невозможно. На его часах не сотни и не тысячи лет — копай глубже. Много ли он потеряет, когда перестанут бороздить по нему эти странные двуногие в своих железных рычащих чудищах? Половина века — и стряхнет он с себя последние следы человека. Брёвна рассыпятся прахом, камни втянутся в землю. Лисица, разрывая нору, может и найдет еще железный прут, рассыпающийся трухой. Но и его век не долог.

А дорога продолжает петлять под скатами деревьев. Где посуше — там песочком, а в низинах комьями подсохшей грязи стелется она под колеса. Дождя не было давно — неделю, а то и более, и след единственной машины проехавшей с того времени отчетливо виден на высохшей колее. Кого можно встретить на этой дороге? — Разве что зверя или птицу.

И не разглядеть-то его сразу было — деда в старом штопаном армяке. На голове бесформенная шапка, давно не стриженная борода, а между ними чуть поблёскивающие глаза. В руках посох и выцветшая солдатская торба за спиной.

Спросил он воды и про дорогу — далеко ли до жилья. Уже несколько дней шел он лесами, где прошла его молодость, где нашел жену и откуда уехал на заработки в город. Да так в областном центре и остался. Ночевал где попало — один раз у лесника, потом в порушенном доме. Он так и не смог вспомнить — его ли это была деревня. Потому как время и лес уже почти поглотили старые бревна. Да и много деревень там раскидано было, а теперь поди отличи одну от другой. И в городе совсем жилья нету. Детей уж и не упомнит, а друзей почти и не стало — и какие в городе друзья? Так — знакомцы и соседи, заваленные бытом. История длиною в жизнь умещается в небольшое скопление фраз, вздохов и взглядов.

— Умирать я сюда пришел. Дай, думаю, взгляну последний разок на отцовскую деревню, а после отойду к лесу, сяду под какой сосной — да так сидеть и останусь. А там, понимаешь, и отходить-то никуда не надо! И где деревня, где лес — под разбери! Надеялся хоть кого из своих повстречать, или детей их, но какое там… Нет тут больше никого!

И ноги уже не идут — но прошел дед многие километры, углубляясь в старый лес. Палку ножом срезал, выскоблил под посох себе приладил. Так и идет — ноги плетутся, глаза смотрят. Пытаются вспомнить ручьи, повороты, поляны. Но и память не та, и места стали уж совсем другими.

— Я как позавчера село-то с храмом прошел, так и совсем потерялся. Село то помню — мало что от него осталось, но церковь та самая — в ней свадьба моя, да молодость были. Сейчас тут очень тихо. Иду теперь дальше по дороге. Она тут одна — это я знаю точно.

Но не стал дед здесь останавливаться. Вспыхнуло дряблое сердце от тоски по своей родной деревушке. Не смог просто взять и сесть среди этой силы древней. Свой, родимый лес вдохнул силы в остывающие ноги и поплелись они из глуши подальше — на дорогу, где автобусы еще продолжают ходить в этот угасающий край. Сына теперь хочет найти и семью его — столько лет уж не видел их.

И сызнова молчаливый лес шумит, а под колесами разваливающимися бревнами поскрипывают старые мосты. Дед давно уже остался позади — с водой, едой и дорогой, которая его выведет к асфальту.



Петляет дорожка взгорьями и низинами. То двоится, то обратно сходится. Хмурые тучи летят над вышками сосен, но в дождь никак не соберутся. По правую руку открывается поляна, и едва заметный след тропы уходит вбок от дороги. Отчетливо ясно, что там остатки деревни. Может даже той, которую так вспоминал дед. Поворот, перезвон спиц по траве и колея остается за спиной. И почти сразу, за кустом ивняка, показывается изба. Ободранные стены и покосившаяся кровля. Дранка, брёвна и окна с перекладинами. Сквозь дом просвечивает небо — сколько же лет он брошен? Давно мечтал войти в такой старый дом и посмотреть, как люди жили здесь, в глуши Костромских лесов. И уже пешком, обдирая осоку ногами, направляюсь к дому.

Ноги замирают, когда из-за дома доносится тихое, но отчетливое «Фыр!». Там живет новый хозяин и я тихо, чтобы его не тревожить, отхожу обратно к колее.